Лигачева была ошеломлена, оглушена ударом о лед, болью раны в плече, жестоким холодом, проникавшим за ворот толстой шинели где-то возле затылка и устремлявшимся вниз по спине. Какое-то время она лежала, не в состоянии ни мыслить, ни двигаться, но слышала, что шум неистового сражения вокруг нее стихает. Наконец единственным звуком осталось завывание ветра, сквозь залепленные снегом очки больше не проникали отсветы вспышек выстрелов, но краем глаза она видела трактор — он догорал, словно костер на ветру, больше не было ни взрывов, ни выбросов искр. Огонь окрашивал ледяной ландшафт в адские оранжево-красные тона, позволяя видеть достаточно далеко.
В поле ее зрения был только один солдат, лежавший ничком на льду неподалеку от прицепного вагончика, — она не могла понять, жив он или погиб. Не притворяется ли мертвым, чтобы обмануть врага? Возможно.
Большинство людей погибли, она знает. Но все ли? Смог ли кто-то найти укрытие? Может быть, кто-нибудь затаился и ждет, надеясь на чудо?
Никакого чуда быть не может, нечего ждать в двадцати километрах от укрытия в самой середине зимы, под прицелом врага, которого они не видят. Если враг не уничтожит их, они замерзнут.
Она поняла, что ей все еще трудно дышать: наполнять легкие воздухом было трудно, хотя она полностью пришла в себя. Снег забил ноздри и рот. Она лежала придавив телом руку, другая рука, плечевая часть которой была повреждена голубовато-белым разрядом, не двигалась. Лигачева ощущала тяжесть навалившегося на нее снега.
Она услыхала хруст тяжелых шагов по льду на склоне снежного наноса, прямо над собой, и замерла, прекратив попытки выбраться из-под снега.
Враг. Враг был рядом, не далее метра от нее. Явился взглянуть на дело своих рук.
Она перестала даже дышать, молча ждала и разглядывала узкое пространство, видимое сквозь одно не полностью залепленное снегом стекло очков.
Солдат все еще лежал, и она попыталась узнать — его — не Баранкин ли это Михаил Александрович? Да, это Михаил, скорее всего именно он, — новобранец, прибывший в часть всего четыре дня назад, самый молодой на заставе. Не начало ли его трясти от звука приближающихся шагов? Или ей показалось? Жив ли он, в конце концов? По внешним признакам определить было невозможно, крови рядом на снегу не было.
Шаги протопали не дальше метра от ее головы. Заметил ли ее убийца?
Нет, он прошел мимо, и она стала пристально вглядываться по направлению удалявшихся шагов, страстно желая разглядеть своего врага.
Она не увидела его. Ей показалось, что у нее нарушилось зрение; лежавший Баранкин выглядел каким-то размытым на фоне пламени догоравшего трактора, словно и трактор, и солдат были нарисованы на колеблющемся холсте. Она поморгала, пытаясь привести глаза в порядок, и стала осторожно втягивать носом и ртом воздух, стараясь наполнить легкие совершенно бесшумно.