Скиф молча кивнул; теперь ему было известно, какая болезнь приключилась со звездным странником в пятнадцать лет.
– Так вот, – продолжал Джамаль, не убирая руки со лба сингарца, – отправился я к реке. Совсем мальчишка, понимаешь… Худо мне было и страшно; думал, сдохну или с ума сойду… вроде я – и не я… Я – Джами Саакадзе, школьник, сосунок, и я – Ри Варрат с какого-то Телга… Ри Варрат, Наблюдатель в четвертом рождении… Ну, будто звездный джинн в меня вселился! Как в страшном сне… – Он помолчал, поскреб обросшую темной щетиной щеку. – Вот и отправился я, значит, к реке… Вода – прозрачная, журчит, бежит по камням, небо – синий шелк, кизил в цвету – алый бархат, солнце глядит с улыбкой… доброе солнце, грузинское, не такое, как в Питере… Посмотрел я на солнышко, дорогой, и решил – к чему подыхать? Вах, Джами, говорю себе, не будь ослом тупоголовым, и с джинном с Телга можно ужиться, смотря какой джинн! Ты понимаешь красоту, он понимает красоту – вот вам и мостик друг к другу! Подумал я про мост и джинна своего, что ждет на том берегу Куры, и сделалось мне легче…
Скиф удивленно приоткрыл рот. С одной стороны, эта история, как многие иные речи звездного странника, попахивала земными, а не инопланетными ароматами, что было, разумеется, приятно. Но с другой… Здесь, под двумя лунами чуждого мира, среди истоптанной и залитой кровью травы, рядом с мертвецами, изуродованными варварским оружием, поведанное Джамалем казалось фантастическим и неуместным. Серый холодный Питер и розовый теплый Тбилиси остались за гранью реального бытия; там, по другую сторону вечности, струились стальные невские воды и прыгала, звенела по камням прозрачная Кура.
Взглянув на задумчивое лицо Джамаля, он произнес:
– Зачем ты мне это рассказал? Никак тебя домой потянуло? Только вот куда – в Тбилиси, в Питер или на Телг?
– Я не тебе рассказывал, ему. – Джамаль кивнул на мертвого синдорца. – Рассказал и показал… реку, небо, солнце и цветущие кусты кизила… Видишь, он улыбается! Значит, умер счастливым! Человеком умер, не безмозглым сену, понимаешь?
За ручьем заржали лошади – Сайри, видно, сбивал их в табун, собираясь подогнать поближе к кострам. Темно-багровая Миа стояла в зените, серебряный Зилур догонял ее, а самая меньшая из лун, Ко, напоминала о себе лишь слабым заревом над южными горами. Скиф оглянулся на пленника, неподвижным кулем лежавшего в траве, посмотрел на груды трупов, на мертвых степняков и синдорцев, вздохнул и сказал:
– Давай-ка, князь, собью я с тебя ошейник. А потом сядем у костра, отпразднуем победу, выпьем пеки… Хотя и мерзкое зелье, да чем еще синдорцев помянуть? Ну, заодно и тебя окрестим.