К тому времени, когда он выглянул, Этавал скулил, что-то бормоча. Кто-то в длинной накидке цвета красной глины поднялся, обошел его, и Гансу показалось, что он услышал хихиканье. Съежившийся, умоляющий, шепчущий что-то в явном ужасе — с чего бы это? — Этавал упал на колени. Плащ двигался вдоль Кожевенной Улицы по направлению к Улице Запахов, Ганс с усилием проглотил слюну. Рука его сама собой потянулась к ножу, но он им не воспользовался, сделав еще несколько шагов, чтобы посмотреть, в какую сторону направилась накидка. Направо. Ганс заметил трость. Она была белой. По тому, как двигалась фигура в накидке, он понял, что она не была слепой. И была женщиной невысокого роста.
Ганс спрятал нож и подался к Этавалу.
— Нет! Пожа-а-алуйста! — Стоя на коленях, Эт умоляюще сложил руки. Глаза его были широко открыты и застыли от ужаса. По его лицу в таком изобилии струился пот вперемежку со слезами, что вскоре на черной кожаной куртке должны были выступить пятна соли. Он дрожал, как белье на ветру, и лицо его было белым, как маска.
Ганс спокойно стоял рядом и смотрел во все глаза.
— Что с тобой, Эт? Я тебе вовсе не угрожаю, тебе, дерьмовому дьяволу! Этавал! Что с тобой?
— Ой-ой, пожа-а-а-алуйста, ой-ой…
Этавал упал на колени, руки его были по-прежнему умоляюще сложены, костлявая задница поднята вверх. Дрожь усилилась, он был похож на измученную, забитую собаку.
Такое животное вызвало бы у Ганса жалость. Но Этавал был просто смешон. Гансу захотелось пнуть его ногой. Он заметил, что двое или трое любопытных выглядывают из захламленного места, все еще называемого Коварной Площадью, хотя всякое коварство исчезло года два назад.
— Эт? Она поранила тебя? Эй! Ну же, ты, кусок верблюжьего дерьма, что она тебе сделала?
При звуке сердитого, требовательного голоса Ганса Этавал оцепенел. Громко воя, он откатился к стене. За ним тянулся след из слез, слюны и лужа мочи. Ганс с трудом сглотнул. Колдовство. Это проклятый Инас Йорл — нет, он действует не так. Эт находился в состоянии абсолютного ужаса. Ганс всегда считал, что твердости духа у него, что у воробья, и между ног у него птичьи яйца. Но такое — даже чванливый дурак не мог быть настолько отвратительно охвачен страхом, не будь здесь присутствия сверхъестественной силы. Один его вид был противен. Ганс почувствовал потребность затоптать Эта ногами или пронзить его насквозь, чтобы только он замолчал, и это было чудовищно.
Он посмотрел на тридцать одну нить раскачивавшейся веревки из Сайра (каждая была завязана на тридцать один узел), она висела в дверном проеме на Коварной площади. Он видел семь таращившихся глаз, шесть пальцев и несколько непарных ног. Даже в Лабиринте шум привлекал к себе внимание… но у людей было достаточно ума не выбегать на улицу, чтобы посмотреть, что там происходит.