Его била дрожь, испарина выступила на лбу.
Он взглянул на лезвие ножа, нажал на стопор и убрал эту хромированную опасность, и в этот миг оголенно ощутил себя во всем противоестественном, нелепом, грубом, что произошло с ним сейчас, с чем сталкивался и прежде, но особо отвратительном теперь в присутствии Юлии, видевшей, конечно, его лицо и слышавшей его мерзкие слова.
Долго спустя, уже прощая Юлии все, он иногда думал о том своем неудержимом состоянии, неподвластном ему, о моментальном переходе от нежности к гневу и злому действию и относил это к унизительно пещерному, непознанному в человеческой душе, как к темному «лживому» в науке, призывая здравомыслие к снисхождению.
Но тогда он подождал немного в тамбуре, со сцепленными зубами, переживая бешеную решимость, — и до боли потер лицо, чтобы успокоиться.
Когда же он вошел в вагон, еще издали успокаивая ее улыбкой, там заливалась гармонь, упоенно сталкивались в песне женские голоса, единодушно по-бабьи жалея удалого Хаз-булата; электричку качало, под ногами грохотало, тьма мчалась за окнами, залитыми дождем, Юлия с сумкой на ремешочке через плечо шла навстречу по шатающемуся полу, на ходу цепляясь за спинки сидений, ноги в ботах заплетались, как если бы мешал плащ или она была пьяна. Он испугался, что она упадет, и кинулся к ней. Она обняла его, так отрешенно и страстно прижалась к его груди щекой, так горячо и неутешно заплакала, вздрагивая в его руках, что он, не выпуская ее из объятий, повел в тамбур и здесь, спиной прижавшись к дребезжащей стене, целуя ее облитые слезами щеки и губы, говорил ей что-то несвязное, успокоительное, плохо слыша ее шепот:
— Спасибо тебе, спасибо, ты… ты, оказывается, меня любишь. Но какое у тебя было страшное лицо — дикое, какое-то бандитское, как у них.
— Забудь, пожалуйста. Мало ли что бывает…
— Если бы не ты, они замучили бы меня. У них лица садистов и убийц. А этот маленький кривляка…
— Обыкновенная вооруженная шпана.
— Я боялась за тебя, Игорь. Я дрожала, как мышь…
— Знаешь, твои губы почему-то имеют вкус вина, — перебил он шепотом.
Она высвободилась из его объятий, смеясь, расстегнула сумку.
— Когда ты пошел за ними, я думала, что умру со страха. Я выпила несколько глотков. И мне стало легче. Попробуй, пожалуйста. Я взяла из дома папину командировочную фляжку. На тот случай, если мы с тобой промокнем окончательно. Здесь коньяк.
Она вынула из сумки плоскую никелированную фляжку и протянула ему с радостной доверчивостью.
— Ты знаешь, это помогло. Попробуй. У меня немножко голова кружится. И даже стало весело как-то. — Она опять прижалась щекой к его груди. — Мы с тобой как двое бродяг. Едем куда-то на край света, а вокруг — дождь, ветер. Жуть… Вот что: давай доедем до Загорска, найдем гостиницу и поживем дня два. Ты за или против?