И Мари-Терез объяснила. У нее нашлось много что сказать — и все полностью ее оправдывало. Настоятельница выслушала ее, а потом, оставшись с Кэт наедине, в последний раз попыталась добиться от нее объяснения. Кэт упорно молчала, и настоятельница, вздохнув, спокойным голосом сказала, что подобное непослушание не оставляет ей выбора. Она отнюдь не верит всему, что говорила Мари-Терез, но, попросив Кэт объяснить, она ждет повиновения — ведь дело очень серьезное, ждет объяснения. Но она его не получила, как не получили его Эдуард с Элен. В тот же день после вихря встреч и переговоров Кэт исключили.
Оставшиеся до лета месяца она занималась дома с учителями, а потом Элен и Эдуард объяснили ей — ласково и бережно, — что решили отдать ее в английский пансион. В сентябре она начнет учиться в знаменитой школе, а лето они проведут в Англии, в Куэрсе.
Все это Кэт выслушала в молчании. Она не в силах была взглянуть на отца — такая боль, такая любовь, такое негодование бушевали в ней. Она чуть было не рассказала им все, ей очень хотелось рассказать, но она знала, что эти слова ранят их так же сильно, как ранили ее, когда Мари-Терез их выкрикнула. А потому она не сказала ничего.
— Но, Кэт, ты ведь понимаешь? — нежно спросила Элен. — Нам кажется, тебе будет лучше начать сначала где-то еще.
Она замолчала, а Кэт, которая видела, как тяжело матери, почувствовала себя еще хуже.
— Мы уедем в Куэрс-Мэнор, — сказал Эдуард. — Проведем там все лето. Оно будет чудесным. И тогда ты забудешь, Кэт. Все это уйдет в прошлое.
Нет, не уйдет! Кэт знала то, что знала. Но ответила только:
— Я понимаю.
О, да! Она понимала! Лето в Куэрсе. А потом изгнание.
Они уехали в Англию в середине июля.
Крокетная площадка в Куэрсе к юго-востоку от дома купалась в лучах летнего солнца. Было почти одиннадцать часов безоблачного утра. Кристиан в мятом полотняном костюме стоял в центре площадки и задумчиво помахивал молотком, оценивая положение шаров. Элен, которую он научил играть в крокет, внимательно за ним следила — по ее мнению, ей только что удался очень коварный удар.
С террасы у них за спиной за ними наблюдал Эдуард, блаженно нежась на солнце. Утренние газеты были небрежно отброшены.
Кристиан нахмурился. Галантность покидала его, когда он играл и хотел выиграть. Ласково улыбнувшись Элен, он прицелился. Молоток резко щелкнул о шар, и Кристиан вперевалку направился взглянуть на лавры, которые подал. Он присел на корточки и, когда Элен подошла к нему, взглянул на нее с ленивой усмешкой.
— Пожалуй, тебе конец. Пожалуй, я выиграл.