Держась за руки, они приблизились к прозрачной зеленовато-серой воде и как зачарованные устремили взгляды на безмятежно плавающих на глубине серебристых рыб.
— Такое ощущение, что они игрушечные, — прошептала Лесли еле слышно, боясь напугать озерных обитателей. — Здорово!
Она прижала руку к груди, с ее губ слетел легкий, почти неслышный вздох. Оливер снял и расстелил на траве кожаную куртку.
— Присядем?
Лесли, не отрывая взгляда от позолоченной солнцем водной глади, опустилась на куртку и согнула в коленях ноги. Оливер сел рядом, думая о том, что на фоне природы она, с ее необыкновенной естественностью, выглядит фантастически красивой. Жаль, он не взял с собой фотоаппарата.
— Как же тут хорошо, — снова пробормотала Лесли, когда рыбы, почти одновременно махнув хвостами, поплыли прочь от берега. — Ужасно люблю речки, леса, озера… вообще природу. Мне всегда ее не хватало в городе. — Она повернула голову и, щурясь от солнца, взглянула на Оливера. — В этом смысле я тебе немного завидую, ведь ты рос вдали от суеты и потоков машин.
— А мне всегда хотелось повариться в этой самой суете. — Оливер лег на землю, сорвал травинку и принялся лениво теребить ее в руках. — Я был горд и счастлив, когда в старших классах стал учиться в Омахе.
Лесли засмеялась.
— Мы всегда мечтаем о том, чего у нас нет, и совсем не ценим, что имеем. Как странно устроены люди!
— Не вполне с тобой согласен, — произнес Оливер медленно.
Черная бровь Лесли вопросительно поползла вверх.
— В данный момент, например, я мечтаю только об одном, — сказал он, проникновенно и со всей серьезностью глядя в ее сверкающие на солнце глаза. — Чтобы все, чем судьба так щедро одаривает меня сейчас, оставалось со мной навсегда.
Лесли, хоть и пожала плечами в знак того, что не понимает, о чем он говорит, тем не менее сильно смутилась. Видеть ее растерянной, неуверенной в себе Оливеру доводилось крайне редко, и он смотрел на нее сейчас во все глаза. Незащищенность шла ей не меньше, чем независимость, быть может даже больше. Хотелось прижать ее к груди, заслонить собой от полного опасностей и мерзавцев мира, окружить заботой, как маленького ребенка, без опеки родителей не способного выжить.
— Я о тебе, Лесли, — негромко произнес он, отбрасывая травинку. — О наших с тобой прогулках, беседах… О том поцелуе в саду…
Щеки Лесли покраснели. Она потупила взор.
— Весьма неудачном.
— Не говори так, — попросил Оливер с нежной настойчивостью. — Воспоминаниями о том вечере я живу все эти дни: засыпаю с ними и встаю по утрам. Мне так и кажется, что тепло твоих губ — самая-самая малость — еще хранится на моих. Я даже бросил курить, чтобы не смешивать это тепло с запахом табака.