— Отойдите маленько. Сейчас брат Тихон выйдет!
Рыбачки послушно отошли на несколько шагов и остановились, судача и нетерпеливо посматривая на ворота. Тихон мелко-мелко перекрестил живот, что-то пробормотав, и вышел. Едва он приблизился к бабам, они, окружив его плотной толпой, загалдели вновь:
— Где мужики?
— До сих пор нету!
— Все сердце изболелось!
Марфа Рябова дергала келаря за рукав подрясника, благо он был широк, и спрашивала:
— Пошто рыбаков в море услал? Сказывают, от царя запрет на промысел даден! Креста на тебе нет! Ловите рыбу все летушко — и все вам мало!
— То не я услал, то — воля настоятеля! — оправдывался Тихон. — Будете кричать да сквернословить — дела не выйдет. Тихо надо, с уваженьем!
— С уваженьем? Ишь, сказал! Сундук-то кованой деньгами набил?
— Горбом наших мужей добро копишь! Дьявол бессовестный!
— Стыдитесь, бабоньки! Хулу на меня возводите! — зычно прикрикнул Тихон, побурев. — В такой-то час! Как у вас языки не сведет на сторону! О мужьях, безвестно в море в трудах пребывающих, глаголете, а сами изрыгаете постыдную брань! Позорно! Зело позорно!
Рыбачки опять притихли. Первый запал прошел. Марфа виновато опустила голову, отступила.
— Молитесь, бабоньки — уже добрее сказал келарь. — Дойдет молитва ваша до всевышнего, и смилостивится он, и вернет вам мужей. А я покудова ничего не могу сказать. Однако сердце мне вещает: мужи ваши живы-здоровы и, даст бог, вернутся к очагам своим, малым чадам да верным и почтенным женам.
— Неправду баешь, — зашумели женки. — Шведы, сказывают, идут на огромных посудинах войной! Они, верно, и полонили наших мужиков!
— Не ведомо то мне, бабоньки!
— По всем деревням слух катится!
— Не ведомо, говорю! Слух ищо не есть истина. Истину познаешь, токмо узревши воочью. Не всякому слуху верить надобно!
Бабы опять притихли, завсхлипывали, утирая слезы концами платков.
— Молитесь, бабоньки! Молитесь, рабы божии!
Даст бог, все обойдется подобру-поздорову, — повторил келарь.
От ворот монастыря женщины ушли ни с чем. Они не сразу разошлись по избам, а направились на берег. Встали там дружным плотным рядком и молча, сняв платки, стали смотреть на море, туда, где волны, обгоняя друг друга и кипя, как вода в котле, сливались с серым, затянутым плотными облаками небом. Словно крылья подбитых птиц, трепетали на ветру в руках женок ситцевые линялые платки…
Ничего не сказал им Тихон. Ничего не сказало и море. Пустынное, хмурое, оно равнодушно гнало тревожные и сумрачные волны к берегу.
Шумел прибой. Голодные чайки вились над волнами, жалобно крича, медленно и тяжко взмахивая крыльями против ветра.