— Городской Центр, — подумал Амальфи, — наверняка выглядит сейчас точно так же, и девиз города отчетливо виден во всей красе медной инкрустации. Ему оставалось только надеяться, что никто из местных жителей не сможет прочитать этот девиз. Это могло бы принизить грандиозный эффект, которого они добились столь впечатляющим приземлением. Неожиданно Амальфи уловил, что непонятная речь, которая звучала в его наушниках во время посадки, накатывается со всех сторон. Спокойные будничные лица жителей города-Бродяги, обращенные в конец Авеню, постепенно приобретали выражение удивления, смешанного с веселостью и безотчетной печалью. Амальфи повернулся. По направлению к нему двигалась невероятная процессия: группа детей, одетых в невероятные полосатые — красные с белым — одежды. Амальфи вспомнил, что однажды ему приходилось видеть древние мумии, облаченные в нечто подобное. Полосатая ткань покрывала плечи и грудь детей и ниспадала ниже пояса. Ноги были облачены в куски многоцветной материи, что-то вроде шелка, которая трепетала при каждом движении. Сделав очередной шаг, дети склонялись в низком поклоне, вытягивая в сторону руки и принимаясь махать ими, словно порхающие бабочки. При этом они безостановочно крутили головой, будто перекидывая ее с одного плеча на другое, и двигали ногами, переступая с носка на пятку и раскачиваясь. В такт движениям детей мерно постукивали собранные из сухих стручков браслеты; они опоясывали детские запястья и голые лодыжки. Шествие сопровождалось мелодичным, словно бег ручейка, пением. Первым чувством, которое охватило Амальфи при виде этой странной процессии, было удивление: почему Отцы Города так озадачены происхождением языка этой планеты. Вне всякого сомнения — это человеческие дети. Ничто в них не производило впечатления чего-то чужеродного. Вслед за детьми двигалась толпа высоких черноволосых мужчин, которые вели себя менее подвижно. Через продолжительные, точно выверенные интервалы они принимались хором скандировать какое-то слово, которое громко перекатывалось под мерным постукиванием, сопровождавшим танец детей. Мужчины тоже во всем походили на людей: их неподвижные, вытянутые вперед и повернутые ладонями вверх, руки имели по пять пальцев с совершенно нормальными ногтями. Бороды мужчин ничем не отличались от тех, что носят обыкновенные люди; рубаха у каждого в одном и том же месте на груди имела широкую прорезь, сквозь которую, словно символическая рана, виднелась нанесенная красным мелком полоса. Сквозь прорезь были видны также и ключицы, и ребра, которые тоже были точно такими, какими им и положено быть.