Жиль еще раз вздохнул, желая показать, что ему наскучил этот разговор, и поднялся. Теперь он на целую голову возвышался над Катрин.
— Со времен Лувье обстоятельства переменились, моя дорогая. Мне кажется, вы плохо представляете себе нынешнее положение дел… Как и я сам плохо представлял его себе в Лувье. Пора кончать со вздорными речами, пустыми мечтаниями и высокопарными иллюзиями! Пришло время здравомыслящих людей. Теперь только моему кузену Ла Тремуйлю позволено говорить от имени короля. И он решил устранить всех, кто мешает ему проводить разумную политику… кто слишком близко к сердцу принял сумасбродные призывы этой несчастной девки, сожженной по повелению нашей Святой Церкви. Власть должна вернуться к людям, которым она принадлежит по праву рождения, и нам больше не нужны безумные пастушки!
Вне себя, Катрин воскликнула:
— Это означает, что ваш кузен расчищает себе место, чтобы еще глубже запустить руку в казну, а наш жалкий король опять у него под каблуком. И теперь этот толстый мерзавец сводит счеты со всеми, кто был предан Жанне… несчастной девушке, перед которой вы, господин маршал, еще год назад преклоняли колено!
Как ни была Катрин ослеплена гневом, она сохраняла ясность мысли и не спускала глаз со своего врага. Она видела, как он побледнел, услышав имя де Ла Тремуйля, и поняла, что удар попал в цель. Целиком отдавшись своей любви, она обращала мало внимания на политические интриги, и ей не приходило в голову, какие последствия может иметь смерть Жанны, как она отразится на судьбе короля и его приближенных. Уже давно Жорж де Ла Тремуйль со своими приспешниками пытался опорочить посланницу Господа. Жанна мешала хищным вельможам обогащаться за счет несчастного народа, измученного бедствиями войны. Ради золота они были готовы на все и втихомолку вредили Жанне, а когда она попала в плен к англичанам, не пошевелили и пальцем, чтобы вызволить ее. Теперь она была мертва, и эти бессовестные люди вновь подчинили своей власти слабодушного Карла VII. В ловких руках Ла Тремуйля король был не более чем марионетка.
Толстяк камергер знал все слабости своего господина: король любил только развлечения и женщин, и, давая ему все это, из него можно было вить веревки…
Однако Жиль сохранял молчание, не сводя своих черных глаз с молодой женщины, и тогда она сухо прибавила:
— В любом случае мне хотелось бы знать, в чем Ла Тремуйль посмел обвинить Арно, живое воплощение верности и чести!
— О, как прекрасна любовь и как я завидую Монсальви, внушившему вам такую страсть! Как она ослепляет! Дорогая моя, ваш возлюбленный объявлен вне закона за то, что без разрешения короля направился в Руан и сделал попытку освободить Орлеанскую Деву, тогда как наш повелитель мудро решил предоставить ее собственной судьбе. Монсальви ослушался приказа и тем самым нарушил волю короля.