Катрин посмотрела на старика, потом на всех присутствующих. Она увидела встревоженного Тристана, уже отчаявшегося Бастарда, коннетабля, укрепившегося в своих позициях, на что указывал его сжатый рот и нахмуренные брови.
Она увидела также дрожащих от гнева овернцев, чьи суки уже нащупывали на боку эфесы шпаг и кинжалов. Она поняла, что через секунду все решится. Эти храбрые люди овернской земли, которую она теперь любила больше всего, были готовы на убийство ради спасения друга и утверждения своих сеньориальных прав.
Если Арно будет принесен в жертву душам предков Гийома Легуа, этот сад обагрится кровью, а там, в Оверни, поднимется восстание, которое охватит горы со стремительностью лесного пожара. Она не могла избежать этой драмы и спасти Арно, не пренебрегая своей гордостью и не признавшись, кто она на самом деле. Старый прево не вернет слово Ришмону и госпоже де Монсальви, но он вернет его, возможно, Катрин Легуа.
Одним жестом она заставила замолчать своих друзей, громко выражавших свой гнев и неодобрение, и повернулась к Мишелю де Лаллье:
— Нет, мессир, я не понимаю! Напротив, это вам следует кое-что понять, поскольку вам неизвестна одна вещь. Ведь в ту эпоху, о которой вы говорили, я, как вы изволили выразиться, не «получала нежное воспитание»в каком-нибудь замке. Я была в Париже, мессир, в страшные времена Кабоша, я даже была на Мосту Менял в ту ночь, когда Гийом Легуа убивал Мишеля де Монсальви, и его кровь забрызгала мое детское платье…
— Но, позвольте, это невозможно!..
— Невозможно? Всем моим друзьям, присутствующим здесь, которые меня хорошо знают, известно, что Арно Де Монсальви в моем лице взял в жены вдову Гарэна де Брази, сюринтенданта финансов Бургундии, но в Бургундии знают, что Гарэн де Брази женился по приказу герцога Филиппа на племяннице дижонского нотабля, который был простым буржуа. Не правда ли, мессир де Тернан, вам это известно?
Услышав прямое обращение к себе, бургундский сеньор вышел из своего безмятежного состояния и посмотрел на молодую женщину.
— Да, действительно, я слышал об этом. Герцог Филипп, мой повелитель, воспылав страстью к молодой девушке… и это легко поймет каждый, увидев вас, мадам, вынудил, как говорили, интенданта финансов жениться на племяннице суконщика, если не ошибаюсь?
— Ваша память вам не изменила, мессир. Мой дядя Матье Готрэн, действительно и поныне занимается торговлей тканями на улице Грифона под вывеской Гран-Сен-Бонавентур. Он принял мою мать, сестру и меня, когда нам пришлось бежать из Парижа от Кабоша. Таким образом, я не прибыла из благородного, затерянного в деревенской глуши замка, мессир де Лаллье: я родилась в Париже, на Мосту Менял, и вы, может быть, помните моего отца, золотых дел мастера Гоше Легуа, делавшего вам такие красивые кувшины…