Какие будут возражения?
Марианна глубоко вздохнула, словно после долгого пребывания под водой вынырнула на свежий воздух. После всех этих дней сомнений и тревог спокойная уверенность Жана Ледрю слегка ошеломила ее. Но какой же она оказалась убедительной.
— Я не смею возражать, — улыбнулась она, — да вы и не приняли бы никаких возражений, не так ли?
— Никаких! — подтвердил он серьезно, но глаза его прищурились, когда он забрасывал корзину с рыбой на плечо.
Веселый огонек промелькнул в его взгляде, что являлось у этого молчаливого бретонца знаком необычайной радости.
— Предупредите заключенного, что это будет вечером в понедельник. Пусть перепилит цепь к одиннадцати часам. Остальное — мое дело. Что касается вас, следите за прибытием шхуны и, когда вы увидите ее у набережной, дождитесь ночи и приходите на нее!
И с последним прощальным жестом моряк вышел из дома, пересек садик и большими прыжками стал спускаться к порту. Какое-то время было слышно, как он насвистывает веселую песенку моряков Сюркуфа, которую Марианна впервые услышала с удалявшейся под парусом маленькой лодки в то ужасное утро, когда она осталась пленницей Морвана.
…Вдали, как по ветру, к нам
Из Англии фрегат
Летит бесстрашно по волнам…
Оставшись вдвоем у стола, на который Жан выложил несколько рыб, Марианна и Жоливаль переглянулись, не зная, что сказать друг другу. В конце концов Аркадиус пожал плечами, взял из синей фаянсовой голландской кружки сигару, поводил ею у себя под носом, нагнулся к огню и прикурил. Ароматный дым поплыл по комнате, изгоняя запах макрели.
— Он абсолютно прав! — сказал виконт. — Только дерзкая отвага выигрывает в подобной ситуации. И к тому же у нас нет выбора.
— Вы думаете, что у него получится? — обеспокоенно спросила Марианна.
— Я надеюсь! В противном случае, мое дорогое дитя, нас ничто не спасет: всех повесят на реях какого-нибудь фрегата, если только раньше не пристрелят. Ибо если нас поймают, то, безусловно, не пощадят! Это вас не пугает?
— Пугает? Единственное, что меня пугает, Аркадиус, это жить без Язона. Все остальное мне безразлично, даже веревка или пуля…
Жоливаль выпустил несколько клубов дыма, затем внимательно посмотрел на покрасневший кончик сигары.
— Я давно заметил, что вы созданы, чтобы стать великой возлюбленной, великой героиней или великой… сумасбродкой! — сказал он ласково. — Лично я достаточно люблю жизнь, и, поскольку в этом доме стоят Семь Святых, я попрошу сделать все, что в их силах, чтобы эта веселенькая рождественская ночь, которую пообещал наш пылкий капитан, не стала для нас… последней!