— Я тоже, — призналась Каду. — Он чаще говорит:«Действия влекут за собой последствия, дочь моя. Реши, сможешь ли жить, сделав последний шаг, перед тем, как ступить первый». А правитель у нас прагматичный, его больше заботит рыба, чем философия.
— Но ты же с ним не согласна?
— Его превосходительство всегда прав. Старый карп все же растолстеет, и придется углублять и расширять пруд, чтобы держать его. — Она улыбнулась Льешо. — Это игра между ними: карпом и правителем. Я на стороне рыбы.
— Ты очень странная, — отметил юноша и кинул еще кусочек карпу, засвидетельствовав свою поддержку.
— Что поделаешь, я дочь колдуна правителя, — объяснила она, хотя Льешо об этом и не забывал. — Что ты делал здесь, когда я подошла?
— Уединялся от товарищей по комнате, — признался он. — Надеюсь, что к моему возвращению рев и битье себя в грудь закончатся. Они решат, кто победитель, кто проигравший, и я смогу уснуть в покое.
— Ты сейчас должен отдыхать, а не бегать от ссор. Если Феникс узнает, им не поздоровится.
— Но этого не случится. Она не узнает. Не так ли?
Каду внимательно посмотрела на Льешо и пожала плечами.
— Не от меня. Да я не об этом спрашивала. Что ты делал с ножом?
— Предавался воспоминаниям. — Юноша вытащил его из ножен и взвесил на левой ладони. — Мастер Якс был прав. Я убил гарна, расправившегося с моим охранником. Хри был очень похож на Якса. Внешне, орнаментом на защитных браслетах. Без татуировок, конечно.
— Мастер Якс опасный человек, — отметила Каду.
Убийства по политическим причинам. Знала ли она об этом?
— Таким был и Хри. Я не мог помочь ему, зато он выиграл для меня время, чтобы я успел сбежать. Он умер за меня. Мне было семь, — добавил Льешо. — Я не мог никого спасти, кроме себя самого. Они напали на отца, убили сестру и выкинули ее в кучу мусора. Остальных разлучили и распродали. Однако, — юноша поднял фибский нож, наблюдая, как месяц скользит по лезвию, — могло быть и хуже. Если супруга правителя сдержит слово, следующим летом я выйду отсюда свободным человеком, воином.
— Кто ты? — спросила Каду.
Льешо покраснел и опустил голову. Восемь лет он держал свои секреты в тайне, но с ней не мог оставаться настороже. Вот и выболтал слишком много; не ясно, как выпутываться после такого откровения.
— Никто, — сказал юноша.
— Не верю, — отмела она эту версию, скептически подняв бровь в ожидании более конкретного ответа.
Поздно. Как говаривал Льек, открывшийся рот можно закрыть, но вылетевшие слова не возьмешь обратно и не выкинешь из головы. Сказанное всегда влечет за собой последствия. У старого министра, казалось, было много общего с Хабибой, колдуном правителя: у обоих лучше получалось философствовать, чем давать практические советы. Например, что делать с симпатичной девушкой, которая могла бы одолеть тебя трезубцем и произносит слова так, словно лепестки роз падают к твоим ногам?