Но когда он начал осыпать легкими поцелуями ее шею, а его дыхание защекотало ухо, Лиллиане стало не до сна. Она медленно открыла глаза, возвращаясь к действительности, в потемки раннего утра.
— Хорошо спала? — хрипловатый голос Корбетта как будто коснулся в ней какой-то струны, и она судорожно вздохнула.
Его голова и плечи покоились у нее на груди; их ноги переплелись. К ней разом вернулись воспоминания минувшей ночи, и, к немалой досаде Лиллианы, на нее нахлынула волна желания.
Она неуверенно всмотрелась в его лицо. В полумраке предрассветного часа мало что можно было различить… только то, какой он большой и как по-хозяйски он подчинил ее себе. Но в его легких касаниях не было ни напора, ни домогательства. Он не отдавал приказаний, не требовал от нее отклика. Он только отвел спутанные волосы со лба Лиллианы и прижал обе руки к ее голове.
И этого оказалось достаточно. Подобно тому как тлеющие под пеплом угли загораются высоким пламенем от порыва сильного ветра, так взметнулась в Лиллиане вся сила неистового желания — чтобы он вернулся. И, отдавшись во власть этой сладостной муки, она готова была признать, что ласки минувшей ночи только разожгли ее жажду. Она почувствовала, что и в нем нарастает возбуждение, и, не думая больше ни о чем, крепко прижалась к нему.
— Ах, моя маленькая женушка, — прошептал он. — Да ты меня с ума сведешь. Лучше бы мне остаться с тобой в постели… — Он поцеловал ее горячо и нежно, и она была готова принять его сразу, как будто их прежнее единение вообще не прерывалось, а лишь переплавилось в эту утреннюю, обновленную страсть.
— Останься, — тихо попросила она. — Ночь еще не кончилась. Тебе незачем уходить.
Тогда Корбетт поднял голову. Она не могла понять выражение его лица, хотя он пристально смотрел на нее. Она ждала, что он заговорит. Но он, по-видимому, передумал и опустился на нее. Коленом он раздвинул ее ноги, и она отозвалась на это движение так, как он хотел. Тогда он вошел в нее столь уверенно и стремительно, что у нее остановилось дыхание; казалось, он заполнил собой всю ее без остатка.
— О, Господи… — голос ее прервался, когда он начал ритмично двигаться в ней.
Ей казалось, что она охвачена пламенем. Голова у нее кружилась, и сознание изменяло ей. Да, она стала его женой, думала она. Все это было правильно и достойно в глазах Бога и церкви. Но ведь она не только его жена, она — что-то гораздо большее. Каким-то необъяснимым способом он полностью поработил ее волю, подчинив ее своей. Она, пылавшая раньше такой ненавистью, теперь сдалась ему по доброй воле. Она хотела его. Она была уверена, что умрет без его близости.