Мэри была такой светловолосой и голубоглазой. Кожа нежная, чистая, розовая. Глаза светились, а пухлые, как у херувима, губки всегда были готовы сложиться в веселую улыбку. Она была ниже ростом и полнее своей стройной и гибкой сестры и страшно сокрушалась по поводу каждой лишней калории — вплоть до последнего времени, когда аппетит у нее начисто пропал. Некогда звонкий голосок, превратившийся теперь в задыхающийся шепот, вывел Кэтрин из задумчивости.
— Кэтрин, назови ее Эллисон. Не позволяй им забрать ее… Они не должны.., ее заполучить. — Белые, словно мел, пальцы, впились Кэтрин в запястье. — Увези ее отсюда. И скажи.., скажи, я очень ее люблю… — Она закрыла глаза и тяжело, часто задышала. А когда глаза открылись вновь, они были словно затянуты туманной мечтательной пленкой. Но в них светились мир и покой. — Эллисон.., такое красивое имя. Тебе не кажется, Кэтрин?
* * *
Похороны супругов состоялись два дня спустя, превратившись в настоящий спектакль. Ненасытное пристрастие публики к скандалам подогревали бойкие репортеры, старавшиеся переплюнуть один другого в сочинении наиболее сенсационной истории. Девушка, погибшая вместе с Питером, оказалась семнадцатилетней выпускницей средней школы. В момент аварии тело ее было едва прикрыто одеждой. Преждевременное появление на свет Эллисон и смерть Мэри лишь добавляли остроты всем этим скандальным репортажам.
Горе Кэтрин было безмерно. Питер скончался на месте, у него оказались сломаны шейные позвонки, а на теле — ни единой царапины. Кэтрин казалось это несправедливым, особенно когда она вспоминала искаженное мукой лицо сестры, чья невинная красота поблекла, а затем и вовсе увяла после перенесенных ею за месяцы супружества страданий. Нет, это просто нечестно, несправедливо!
За год до этого Кэтрин с трудом вынесла фальшь и показуху свадебной церемонии; происходящее же сегодня, на похоронах, вылилось для нее в настоящее испытание.
Элеонор Мэннинг, выглядевшая весьма импозантно в своем черном платье от дорогого кутюрье, с тщательно уложенными светлыми волосами, казалась безутешной. Она то приникала к мужу, Питеру Мзннингу-старшему, высокому и величественному седовласому мужчине, то разражалась истерическими рыданиями. Она принималась укорять “бедняжку Мэри” за то, что та недостаточно любила Питера, ее дорогого сыночка. Потом начинала проклинать Джейсона, его младшего брата, за то, что тот всегда пренебрегал интересами семьи.
— Мало того, что он оскорбил всех нас, не удосужившись приехать на свадьбу! Он не изволил явиться даже на похороны собственного брата! Африка!.. Бог ты мой, но чем он лучше тех варваров, что ее населяют? Сначала были индейцы, теперь эти ужасные дикари в Африке! — и тут она снова истерически разрыдалась.