– Можешь потрогать, только очень осторожно. Не сделай маме больно.
В глазах Мэнди показались слезы.
– Мамочке больно, – нижняя губа ее задрожала, и она подалась к Эйвери.
Смотреть на страдания ребенка было для Эйвери невыносимо. Повинуясь внезапно охватившему ее материнскому чувству, она негнущейся ладонью погладила девочку по головке и медленно притянула ее к груди. Мэнди охотно приникла к ней всем телом. Безмолвно склонившись к девочке, Эйвери гладила ее по голове.
Мэнди почувствовала ее невысказанную теплоту. Она быстро успокоилась, села прямо и кротко сообщила:
– Мамочка, я сегодня не пролила молоко.
Сердце Эйвери растаяло. Ей захотелось обнять малышку и крепко прижать к себе. Ей хотелось сказать ей, что разлитое молоко не имеет никакого значения, потому что они выжили в страшной катастрофе. Но ей оставалось только молча смотреть, как Тейт опять берет ребенка на руки.
– Не будем злоупотреблять гостеприимством хозяйки, – сказал он. – Пошли маме воздушный поцелуй, Мэнди.
Девочка не послушалась. Вместо этого она робко обвила его ручонками за шею и уткнулась лицом в воротник.
– Ничего, как-нибудь в другой раз, – сказал он Эйвери извиняющимся тоном. – Я сейчас вернусь.
Через несколько минут он возвратился, но уже один.
– Я опять оставил ее у сестер. Они ее там кормят мороженым.
Он снова присел на край кровати, свесив руки между колен. Не глядя на Эйвери, он принялся рассматривать ногти.
– Ну, раз уж все прошло гладко, я бы, пожалуй, привез ее еще раз ближе к концу недели. По крайней мере, мне показалось, что все было хорошо. А тебе?
Он поднял глаза, ожидая от нее ответа. Она кивнула. Опять уткнувшись в свои руки, он продолжал:
– Не знаю уж, как чувствовала себя Мэнди. Ее вообще трудно сейчас понять. Что-то у нее не ладится, Кэрол. – В его голосе звучало такое отчаяние, что сердце Эйвери разрывалось. – Раньше, когда я брал ее в «Макдональдс», она ходила колесом. Теперь – никакой реакции. – Уперев локти в колени, он закрыл лицо руками. – Я все перепробовал, чтобы ее расшевелить. Ничто не срабатывает. Я не знаю, что делать.
Подняв руку, Эйвери погладила его по волосам.
Он вздрогнул и дернулся, почти стряхнув ее руку. Она так поспешно убрала ее, что всю руку прошила острая боль. Она застонала.
– Прости, – сказал он, резко поднимаясь. – Ты в порядке? Позвать кого-нибудь?
Она отрицательно мотнула головой, затем поправила сползший набок шарфик. С особой болезненностью она вдруг ощутила свою наготу и незащищенность. Ей не хотелось, чтобы он видел ее такой уродиной.
Убедившись, что боль у нее прошла, он сказал: