В небольшой гостиной, обращенной окнами на запад, сейчас, в утренние часы, было сумрачно и прохладно: разросшиеся за окном сиреневые ивы давали густую тень. Князь Андрей поместился в глубоком кресле, обитом темным атласом. Кресло это почему-то напоминало префекту Корвину звездолет, вставший на прикол в столь необычном месте.
— Наш разговор будет частным и одновременно государственно-значимым на самом высоком уровне, сударь. — У князя Андрея были немного выпуклые темно-серые живые глаза, настолько живые и проницательные, что мало кто мог вынести этот взгляд. Немудрено: князь немало лет провел на дипломатической работе, и теперь по его стопам пошел старший сын. — Вам нравится у меня в поместье?
— Почти земная красота, как говорят у нас на Лации, — отвечал префект Корвин (Марк восхитился вместе с ним).
— Старая Земля — дробная невыразительная планета. Любая колония может продемонстрировать вам картинку куда ярче. Лаций — вот цельный мир. Китеж — тоже… — слабая улыбка тронула губы князя. — Слишком цельный, вот в чем дело. Я повидал немало миров. Потому сознаю, как уязвим Китеж. Не в военном отношении. О, нет. Во всяком случае, пока. Но мы, аристократы, замкнутая каста, выращенная в особых условиях, которая не видит реальный мир, а его представляет.
— Ваша верность долгу вошла в поговорку, — напомнил Корвин.
— Верность долгу… — усмехнулся князь Андрей. — И наш идеализм. Они хороши здесь, на Китеже. Но стоит нам выйти за границы очерченного нами круга, как мы становимся глупцами. О, сколько раз я видел насмешливые гримасы людей куда более примитивных и ничтожных! Мы нелепы, так считают они, Корвин. Да что нелепы!.. Мы кажемся им простофилями. Китеж слишком долго был замкнутой системой, отрезанной от других планет, а когда мы вновь столкнулись с обитаемыми мирами, то оказались уязвимыми со своим идеализмом и преданностью целям, которые остальному миру непонятны.
Ясно было, что этот разговор князь Андрей затеял отнюдь не случайно. Но Корвин пока не понимал, куда клонит его собеседник. Сам он полагал, что князь Андрей явно преувеличивает особенности своей планеты. Когда требовали обстоятельства, политики Китежа становились расчетливы и циничны, как все политики, а военные так же жестоки, как другие генералы или легаты. Но префект по особо важным делам привык не спорить, а слушать.
— Единственная наша надежда — это Лаций. Ваши патриции должны понять князей Китежа. Если не во всем, то хотя бы во многом.
— Нас никак нельзя назвать идеалистами, — осторожно заметил Корвин.
Князь Андрей тихо рассмеялся: