Вернувшись во Францию, она застала Хосе Идальго хмурым и недовольным. Чтобы вернуть его лицу улыбку, которую она так любила, императрица стала просить Наполеона III выслать новые войска в Мексику.
Император, счастливый тем, что Евгению не занимают больше его похождения, выполнил ее просьбу. Законодательная коллегия после речи Руэ, который провозгласил вслед за Евгенией, что «мексиканская кампания прославит Вторую империю», проголосовала за предоставление кредитов.
Через месяц двадцать восемь тысяч человек поднялись на корабли. Ими командовал генерал Форей.
Идальго не скрывал своей радости. К ликованию императрицы, он напевал народные мексиканские мотивы.
— Благодаря вам наше правление прославится в веках, -говорила ему императрица.
Когда полки генерала Форейа покинули Париж, она подумала о войне в Италии, которая была затеяна ради прекрасных глаз Вирджинии Кастильской. Приосанившись, она непосредственно заметила:
— На этот раз они будут сражаться ради меня!
Увы!
События начала 1863 года приумножили радость императрицы. 16 мая 1863 года французская армия вошла в Пуэблу.
Когда новость достигла Франции, двор находился в Фонтенбло. Император получил депешу в конце обеда. Прочтя ее, он громко провозгласил:
— Пуэбла взята!
Все зааплодировали и обернулись к Евгении, которая нежно улыбалась Хосе Идальго.
Наполеон III со слугой передал ей депешу. Пробежав ее глазами, императрица побледнела и сказала:
— Но вы не прочли ее до конца!
— Ну так прочтите! — распорядился император.
— Галифэ серьезно ранен.
Все взгляды были обращены на Евгению. Было известно, что именно она вынудила молодого офицера отправиться в Мексику, чтобы положить конец его связи с мадемуазель Констанс, обладавшей красивой грудью, аппетитными ножками, впечатление от которых портила ее грубая вульгарная речь.
Императрица, еле удерживаясь от слез, не поднимала глаз от тарелки.
В этот момент подали фруктовое мороженое. Евгения отказалась, и, наклонившись к своей соседке, Нигра, сказала:
— Пока Галифэ не выздоровеет, я не притронусь к десерту.
Двор был в восторге от этой чисто детской реакции Евгении. Казалось, что императрица, способная лишить себя фруктового мороженого своего любимого блюда — наделена немыслимыми добродетелями в духе античности.
Евгения сдержала свое слово. Она отведала столь любимый ею десерт, лишь когда Галифэ вернулся во Францию. В тот день капитан, отличавшийся остроумием, развеселил общество рассказом о том, как он, брошенный умирать с открытой раной в животе, дополз до полевого госпиталя, собрав свои «внутренности» в кепи.