Магистр Бауер произнес цветистую речь, и аудитория, настроенная игриво, заметила, как заблестели его глаза, когда он заговорил о «юных египтянках, которые отныне могут любоваться своим отражением в смешанных водах двух морей».
Вечером над каналом был устроен фейерверк, а на следующий день «Эгл» взял курс на Исмаилию. Хедив устроил роскошный обед, и многие решили, что он сделал это неспроста.
Во время обеда он щедро отпускал императрице изысканные комплименты и, как отмечают очевидцы, «его увлажнившийся взгляд подтверждал искренность слов». Растерявшаяся свита слушала, как египетский монарх сравнивает Евгению с «нежной газелью», утверждает, что ее губы имеют вкус меда, и настаивает на том, что ни одно море в мире не таит в своих водах раковин, которые могли бы сравниться по форме с ушами императрицы.
Короче, никто не сомневался, что он влюбился. Смущенная императрица делала вид, что она принимает все эти почести всего лишь за форму восточного гостеприимства. Она любезно улыбалась, так как ей не хотелось, чтобы этот чудесный вечер закончился скандалом.
К несчастью, хедив вообразил, что ее улыбка — знак поощрения. После обеда он отыскал ее в гостиной. Перепуганная императрица собрала вокруг себя всех дам из свиты, и завела разговор об истории пирамид.
Хедив был разочарован, когда понял, что французская императрица не примет его во дворце, который он для нее построил. Тогда, как сообщает Ирене Може «он, не надеясь на большее, пожелал поцеловать ей руку, и стоило невероятных трудов убедить его в том, что это непозволительно».
Вечером, вернувшись к себе, императрица написала Наполеону III: «Представляю, что с тобой было, если бы ты услышал, что говорил мне хедив».
Это письмо повеселило императора, который подробно обсудил его с мадам де Мерси-Аржанто.
Евгения вернулась в Порт-Саид, чтобы подтолкнуть месье де Лессепса, которому было шестьдесят четыре года, в объятия двадцатилетней невесты, Луизы-Элен Отар де Брагар. Это был последний приятный период в жизни Евгении. Ее ждала Франция, в которой бушевала оппозиция.
Тюильри поразил ее. Император, больной, встревоженный, казалось, постарел на десять лет. Он проводил часы, молча раскладывая пасьянсы или высекая щипцами сноп искр из углей в камине.
После солнечных праздничных дней в Порт-Саиде Евгения с трудом привыкала к новой обстановке. В мрачном дворце, где капризный, избалованный император молча перебирал игральные карты, «пахло смертью».
Евгения поняла, что нужно действовать. В то время, когда оппозиционная пресса кричала о скором падении Второй империи, когда Энри де Рошфор в «Лантерне», издававшемся в Брюсселе, указывал дату провозглашения третьей республики, она решила вмешаться в политические дела.