Я заверил императрицу, что буду счастлив помочь ей.
— Как вы видите, — сказала она, — для меня настали страшные дни. Я всеми оставлена.
Она замолчала. Слезы навернулись ей на глаза. При виде этой женщины, которую я долгие годы знал как императрицу Франции, явившейся беглянкой под мою крышу, при мысли о том, что она, еще недавно окруженная друзьями, свитой, теперь была всеми забыта, оставлена, что ей пришлось просить помощи у иностранца, я не мог не испытывать к ней сочувствия и симпатии.
Я спросил императрицу, есть ли у нее какой-нибудь конкретный план.
Она ответила, что хотела бы, если это возможно, перебраться в Англию. Во всяком случае она стремилась как можно быстрее покинуть Париж. Она полагала что, когда откроется ее бегство из Тюильри, ее станут повсюду искать и что главари мятежа могут отдать приказ о ее аресте. Она говорила, что боится народного возмущения, потому что враги империи распускали о ней ложные слухи и взвалили лично на нее ответственность за войну, и озлобленная часть населения готова совершить какой-нибудь акт насилия. Поэтому, по ее мнению, не стоило тратить времени на обдумывание маршрута и конечной цели бегства, а следовало немедленно отправиться в путь».
— Нужно ехать, — сказала она, — покинуть Париж и Францию! Они убьют меня, если найдут, как Марию-Антуанетту!
Евгения де Монтихо, внучка торговца вином, боялась участи австрийской эрцгерцогини, и все потому, что ее когда-то полюбил император…
В одиннадцать часов вечера доктор Эванс отправился разузнать, что делается в районе Порт Майо, откуда он намеревался выехать из Парижа с Евгенией. Ворота не были заперты, и экипажи беспрепятственно сновали и в ту и в другую сторону. Обрадованный, он поспешил домой. В пять часов утра он разбудил императрицу.
— Через полчаса мы трогаемся, Ваше Высочество. Мое ландо ждет.
После легкого завтрака Евгения, мадам Лебретон, доктор Эванс и его коллега, доктор Кран, которого он попросил о помощи, сели в экипаж.
Небо было безоблачным. День обещал быть ясным.
— В путь, — сказал дантист.
Евгения улыбнулась ему. Кто знал, не оборвется ли путешествие на площади Этуаль по милости какого-нибудь не в меру подозрительного чиновника?
Ландо покатилось по улице Малахоф.
Послушаем доктора Эванса:
«На всем протяжении от моего дома до конца улицы Де ля Гранд-Арме мы видели дворников за своей обычной работой, лавочников, открывавших ставни, тележки торговцев овощами, молочниц, направлявшихся к центру города, царило оживление, обычное в эти ранние часы, и оно свидетельствовало о том, что события, происшедшие накануне, не повредили механизмов, лежащих в основе жизнедеятельности столицы.