Собраны были новые армии, и вот каким способом: по всему королевству разъехались в помощь вербовщикам несколько сот красивых девушек. В Париже они собирались в притонах на набережной Феррай. Они заманивали проходящих мимо юношей, поили, обещая всякие вольности, а иногда и отдавались тут же, на скамье, во имя благого дела. Тут-то и появлялись вербовщики солдат для королевской армии, — им ничего не стоило одурачить захваченного врасплох опьяневшего бедолагу.
— Хочешь попасть в страну, где полно таких красивых девушек, как эти? Есть что выпить, много золота, жемчуга и бриллиантов… — Тот соглашался. — Ладно! Могу тебя отправить туда — это во Фламандрию.
В конце концов вербовщик между двумя стаканчиками вина заставлял несчастного должным образом подписать обязательство, и юноша с кокардой на шляпе, пошатываясь, уходил — новый солдат его величества.
В конце апреля все эти завербованные, по доброй ли воле, или насильно, оказались перед Турнэ, куда в сопровождении дофина вскоре прибыл король. На этот раз Людовик XV не повторил ошибки, совершенной им в прошлом году с мадам де Шатору: он оставил мадам де Помпадур в Этиоле. Она узнала о победе при Фонтеной лишь из записки, доставленной лично ей в руки.
* * *
После возвращения короля опьяненная своей властью фаворитка повела себя как последняя выскочка: она пожелала, чтобы ей оказывали особые знаки внимания.
«М-м де Помпадур, — отмечает герцог Ришелье, — потребовала, будучи любовницей, то, что м-м де Ментенон получила, являясь тайной супругой. В рукописях Сен-Симона она прочла о фаворитке Луи XIV: та, сидя в особом кресле, едва привставала, когда монсеньер входил к ней; не проявляла должной учтивости к принцам и принцессам и. принимала их лишь после просьбы об аудиенции или сама вызывала для нравоучений.
М-м де Помпадур считала своим долгом во всем ей подражать и позволяла себе всевозможные дерзости по отношению к принцам крови. Они почти все покорно ей подчинились — кроме принца де Конти, он холодно с ней обращался, и дофина, который открыто ее презирал».
Но монсеньер и его сестры называли ее не иначе как «мама шлюха», «что не говорит об их хорошем воспитании». О манерах этой мещанки злословил весь двор. «Только и говорят, что о смехотворных заявлениях этой маркизы, обладающей неограниченной властью. Она говорит послу, если тот уходит в отставку: „Продолжайте, я очень вами довольна, вы же знаете, что я давно считаю вас своим другом“. Она действует, решает, смотрит на министров короля как на своих собственных. Нет ничего опаснее деятельности месье Беррье, лейтенанта полиции: он стал давать этой даме отчет обо всем, что происходит и о чем говорят в Париже, а между тем она мстительна, подвластна страстям, неумна и бесчестна».