В эту минуту он не испытывал гордости за свой класс, как и не испытывал особого желания принадлежать к нему. Его терзала сильная ностальгия по временам детства, когда для него было важно одно — выжить самому и помочь выжить матери.
Да, думал Герейнт, нельзя винить этот народ — его народ — за неприязнь к хозяину. Будь он одним из них, он бы тоже невзлюбил хозяина. И вполне вероятно, он бы тоже постарался как-то это выразить. Например, посодействовал бы неприятным случайностям. Или еще хуже. Будь он один из них, он бы возглавил их, как Ребекка, и подбил на более организованный, действенный протест.
Будь он один из них.
Но он не был.
Герейнт направился к дому, ощущая на душе тяжесть. Он думал об Аледе, их натянутой дружбе. А еще о Марджед и ее открытой враждебности.
И о празднике в честь восьмидесятилетия крестьянки, на который его невольно пригласили. Завтра вечером, думал он, вся деревня соберется. Будет и Марджед со своей арфой.
Марджед.
В каком укромном уголке сердца он прятал ее эти десять лет?
Жизнь на фермах Кармартеншира была трудной. Каждое время года и даже каждое время суток несло с собой новые заботы. Их было достаточно, чтобы занять и мужчин, и женщин, и часто даже ребятишек. Приходилось бороться с непогодой. Над фермерами постоянно висела угроза нищеты и разорения. Это угнетало фермеров, их жен и работников. Но их дух не был сломлен.
Они безоглядно верили в свою солидарность, церковь и музыку. А когда подворачивалась возможность, они знали, как повеселиться.
Старая миссис Хауэлл, мать Морфидд Ричардс, воспитала восьмерых детей, не считая двух, умерших в младенчестве, и работала на ферме бок о бок с мужем. Многие годы она была ведущим контральто в церковном хоре и многие годы привозила домой приз за сольное исполнение с каждого состязания бардов, на которое съезжались певцы со всех деревень в радиусе двадцати миль от Глиндери. Многие годы ее валлийские оладьи и пирожки считались лучшими. Ее кулинарные таланты привели к тому, что муж у нее стал необъятной ширины, равной его росту, как подшучивали соседи. И ни одна из женщин не умела прясть такую шерсть, какую пряла миссис Хауэлл.
Ее восьмидесятилетие послужило поводом для праздника. В четверг вечером не нашлось ни одного взрослого, способного передвигаться, и ни одного ребенка, кто не направился бы к дому Ричардсов над рекой, в трех милях от деревни. Это было веселое собрание, несмотря на то что едва хватило стульев рассадить пожилых и совсем мало места осталось для тех, кто стоял.
— Это не страшно, — объявил Дилан Оуэн, обняв Сирис Вильямс за плечи, — зато можно позволить себе кое-какие вольности.