— Нелейка?
Ворожейка кинула ему мимолетный взгляд, отрицательно покачала головой. Он пожал плечами, сунул перчатки в руки гонца.
— Забирай все обратно! И прочь отсюда! Следующая! Бабка, я к вам обращаюсь! Да-да, к вам! Нет. Мне не веревку. Ногу пока… А, чтоб тебя! Кто ее сюда с козой впустил? Десятник!
Толпа густела. Коза сбежала. С крыши какой-то семилетний малец кидал в магуна проросшим горохом. Нелейка пререкалась с алебардистом, который где-то отыскал арбалет и клялся, что пристрелит сопляка.
Они трудились. В поте лица.
Было уже темно и пусто, когда они вошли во двор. Толпа разошлась, алебардисты тоже. Момент был выбран удачно. Дебрен все еще был во дворе. Собирал табуретки.
— Столько работы, — бросил издалека самый старший, которого Нелейка называла попросту Юриффом. — И все впустую. Простите, господин ученый. Мы бы пришли пораньше, но у нас сестра от робости трижды в обморок падала. Да и пробиться не могли. Давайте ее, парни. Сюда, на стульчик. Надо формальности соблюсти.
Лобка и Муша посадили принесенную девушку. Она была бледная и молоденькая, хоть и на полголовы выше ворожейки.
— На сегодня мы закончили, — проворчал Дебрен, пряча в шкатулку потерянную Замарашкой туфельку. — Приходите завтра. У меня голова разламывается от чар, могу что-нибудь напутать. Не волнуйтесь, проверим всех. Что с ней? Больна? Она скверно выглядит.
— Бабские слабости, — пожал плечами Юрифф. — Не обращайте внимания. Муша, не зыркай. Подержи малышку, а то еще на морду свалится, всю свою красоту подпортит. А ты, ученый, лучше…
Дебрен отмахнулся. Опустился перед девочкой на колени, осторожно взял ее ногу. От девочки несло сивухой, скверной, но крепкой. В основном изо рта. Но не только. Обезболили ее, пожалуй, не совсем добровольно, много самогона попало на платье. Но не весь. Девушка была пьяна. Сильно. Когда он снимал с нее туфельку, она только крикнула. Будь трезвее — взвыла бы от боли. Ступне недоставало всех пальцев и кусочка пятки. Раны были свежие и все еще пахли паленым, кровоточили. Кто-то не пожалел огня.
— О Боже… — Нелейка закрыла лицо руками, покачнулась. Вынуждена была присесть на ступеньку крыльца. — Боже милостивый…
— До свадьбы заживет, — пожал плечами Лобка.
— Что вы ей?.. — Дебрен не докончил. Понял. Легко было. Икру по самое колено измазали жиром. Хорошим, колбасным, пахнущим копченой грудинкой. Сахар, дорогой и легко отваливающийся, белел ниже, покрывая верх ступни. Он неплохо держался на подмазке из овечьего дерьма. Было и немного соломы. Совсем немного. Туфелька была старая, детская, а ступня девушки, даже после ампутации пальцев, — крупная.