Мысли Хантера перешли на других женщин в его жизни. Элсбет… В отличие от его сестры, она никогда и ничего не требовала. Но в результате Хантер считал себя еще более обязанным по отношению к ней. Еще когда они были детьми, все окружающие рассматривали их как пару, как будущих мужа и жену. Он тоже так считал. Пора устраивать свою жизнь, пора заводить семью и наследников. Жениться на Элсбет вполне разумно и с точки зрения деловых интересов. Объединив Баркли Гроув и Уитмэн Плейс, он станет крупнейшим плантатором Виргинии. Когда колонии завоюют независимость и возобновится торговля, он сделает огромные прибыли на табаке.
Он снова взглянул на покрытое грязью и пылью лицо Дэвон. По крайней мере, по отношению к ней он уже сделал достаточно. Хватит. Доберутся они до Баркли Гроув, и она начнет работать на плантации, как и остальные ссыльные. Так и кончатся их странные отношения. Она не выдала его тайну, он за это спас ее от смерти. Теперь он больше ничего ей не должен.
Лицо Хантера просветлело. Он улыбнулся и нежно провел рукой по щеке Дэвон. А ведь приятная обуза, ничего не скажешь! Длительное путешествие может оказаться очень и очень приятным, если она согласится отблагодарить за то, что он ее выручил. Улыбка стала шире. Наверняка согласится — особенно если узнает, что у него в руках все ее бумаги и сама жизнь.
Хантер почувствовал что-то вроде угрызений совести, но отогнал всякие мысли о том, что он замыслил недостойное дело. Дэвон Макинси — это его собственность, он вправе делать с ней, что хочет. А она наоборот не может ничего от него требовать или на что-нибудь рассчитывать.
Его охватила волна возбуждения. Он свободен — свободен чувствовать, свободен жить. Бессознательно он покрепче прижал Дэвон к себе. Он ей не принадлежит, а вот она — да, она — его!
Луч солнечного света, пробившись через иллюминатор, коснулся лица Дэвон, проник сквозь густые ресницы, закрытые веки. Очнувшись от забытья, она остановилась взглядом на подвешенном к потолку фонаре; он раскачивался: туда-сюда, туда-сюда. Секунда, и лицо ее исказилось, она побледнела. Она вскочила, закрыв рот рукой. Огляделась, увидела в углу фарфоровый горшок. Не видя ничего вокруг, она устремилась к нему и извергла в него содержимое своего желудка.
На лбу выступили крупные капли пота. Она повернулась и кое-как добралась обратно до помятой койки. Рухнула лицом вниз на матрац. Боже, как ей плохо, умереть бы сейчас! Длинные, стройные ножки упирались в пол, руки она тоже спустила по обе стороны койки; она лихорадочно заглотнула воздух — может быть, это уймет тошноту. Слава богу, желудок вроде немного успокоился, но тут она почувствовала приближение другого бедствия. В голове как будто кто-то начал бить молотом по наковальне, а в виски вонзилось множество иголок. А вот и новый приступ рвоты — снова к горшку.