Подобные улыбкам облаков,
Сулящие дары; небес и моря
Предивные чудовища влекутся
На зов людской тоски, не чинят бед
И тают в свете трезвом, им погибель
Самим сулит влеченье к нашим стенам,
К мерцанью очага и к нашим душам…
Осмелюсь ли начать я мой рассказ?
Затрону ль волшебство и рок в сей песне,
В небезопасный, теневой предел
Помчась? О Мнемосина-титанида,
Дочь Геи и Урана, муз всех матерь,
Чьё обиталище не светлый храм,
А запертая черепа пещера,
Мне помоги! – О Память, что связуешь
Моё столь современное сознанье
С сознанием тех дней далёких, древних,
Когда ещё дремали все Истоки
Людского рода и когда созданий
Невидимых и видимых явленье
Не совершилось, – О Источник речи,
Дай мудрый мне язык и поведенье,
Чтоб, от камина отлетев во тьму —
Тьму внешнюю, суметь благополучно
Вернуться в христианское жилище!..
Книга первая
Заехал рыцарь в вересковый дол.
Был сзади ужас, впереди приволье.
Брёл потыкаясь конь, обрызган кровью,
Ретивость позабыв от безразличья
Хозяина, что бросил повода
Вдоль шеи в струях потных. День уж гаснул,
И расползались тени по низине,
Заглатывая вересника корни,
Укладываясь как тюленья кожа
В межхолмьях и у тёмного разлога,
Куда влеклись безвольно конь и рыцарь,
Косматый дол, что перед ним простерся
Огромно, ни тропы, ни даже знака
Не представлял ему, одно движенье
Пасущихся овец малоразумных.
Меж долом и меж Солнцем, верно, есть
Согласье тайно-дивное. Лишь Солнце
За облако сокроется, курчавый
Весь этот вереск (коего два вида —
Лиловый и чуть розовый) – тускнеет
И мнится скучной, грубою одёжей,
Облекшей торф, кремнистые прогалы —
Весь дол до самых гребней каменистых.
Но стоит Солнцу выглянуть с улыбкой,
Как мириады вспыхнут огоньков
От веточек, цветков и от зернинок
Слюды в камнях, что скрыты под водою
Янтарных луж средь торфа, – ожил дол,
Ответно улыбается. А после
Дождя взойдут живые струйки пара
И примутся резвиться и играть,
Как волны возле берега морского,
Иль как – пастух какой-нибудь сказал бы —
Как жеребята на муравнике, иль гуси
В воздушном гоне. Так разнообразен
И так един дол этот вересковый…
Но ехал он, ни вправо не глядел,
Ни влево, в тёмном облаке бесчестья.
Та ярость, с коей гнал большого вепря,
Была жива, но помнилось в тумане:
Рогатину занёс он – зверь отпрянул,
И злой удар достался Эмери,
Сородичу его и господину!..
Перед его усталыми глазами
Кровавая завеса билась, с ней
В мозгу стучало: голову сложить —
Вот средство от беды непоправимой!..
Меж голых двух утёсов конь ступил
На узкую тропинку, чьи откосы
Обглажены ветрами и одеты
В черничник, в можжевельник. Здесь по стенам
Вода сочилась, бурая от торфа