И была девочка в васильковом платье и белом переднике, что раскачивалась на деревянных воротцах, напевая себе под нос и сплетая венок из ромашек.
И был мужчина, высокий, с бородою, что явился откуда-то издалека, пришагал по тропе меж зелёными изгородями. Шляпа с широкими полями, затенявшая лицо, и стройный ясеневый посох в руке выдавали в нём охотника до пеших прогулок.
Он остановился и заговорил с нею, и она отвечала бойко и лучезарно, ни на минуту не переставая раскачиваться на своих скрипучих воротцах. Он спросил, куда это он забрёл и что за дом там поблизости, в узкой лощине (хотя знал это хорошо); и спросил её имя, и девочка сказала, что зовут её Мэй. Вообще-то, продолжала она, у неё есть другое, длинное имя, но оно ей не нравится. Он заметил улыбчиво, что с годами мнение об имени может меняться, мол, бывает, человек вырастет из одного имени и дорастёт до другого; как же всё-таки её полное имя? Она отвечала, раскачиваясь ещё более деловито и скрипуче, что её зовут Майя Томасина Бейли, что её родители живут в том доме в лощине и у неё два брата. Тогда прохожий сказал: Майя была нимфа, мать Гермеса, вора, художника и проводника душ умерших, и есть на свете водопад, что зовётся Падунец Томасины. А она прощебетала: в деревне есть пони по имени Гермес, быстрей ветра, сядешь – знай держись за гриву; а про водопад она ничего не слышала.
– Я, кажется, знаком с твоей матерью… Ты отменно похожа на мать.
– А говорят, что нет. Мне кажется, я похожа на отца. Мой отец сильный, добрый и катает меня в седле быстрей ветра.
– Да, пожалуй, ты похожа и на отца. – Он вполне обыденным жестом приобнял её за талию, и прижал к себе лишь на миг – чтоб не испугать, и поставил на землю. И они уселись на ближний пригорок и продолжили беседу, а вокруг были бабочки, целое разноцветное облако бабочек, как вспоминал он потом с полной ясностью, а она – всё более и более смутно, по мере того как всё дальше катился их век. Жуки, гагатово-чёрные и изумрудные, ползали в траве у ног. Она рассказала ему о своём приятном житье-бытье, о любимых забавах, о стремлениях. Он промолвил:
– Видишь, какая у тебя счастливая жизнь.
– Да, я самая-самая счастливая.
Несколько времени он сидел молча.
– Ты умеешь плести венки из ромашек? – спросила она.
– Лучше я смастерю тебе корону. Корону королевы весеннего майского праздника. Но за это ты мне кое-что дашь.
– У меня ничего нет.
– Всего-то одну прядь волос, совсем тонкую прядку… на память о тебе.
– Как в сказке.
– Именно.
И он изготовил ей корону: сделал обод из гибких прутиков живой изгороди, и заплёл туда зелёные веточки, пёстрые побеги и серебристые травы, плющ и папоротники, и звездчатые листья брионии – дикого клематиса. Украсил корону розами и жимолостью, и напоследок окаймил белладонной («Смотри только,