— В городе, где я жила, — сказала Флора, — было много-много тротуаров. Но я и сельскую местность люблю. А какого цвета твоя лошадка?
— Пегая. Кузен Ворон научил меня ездить верхом. Показать вам Птичку? Идемте! Она хорошая. Как печенье.
Прихватив полную горсть упомянутого печенья, Люси заторопилась с кресла вниз.
Джордж Бонхэм любезно отклонил приглашение — после долгого путешествия он предпочитал неторопливый бокал бренди и сигару. За маленьким вожатым последовала только Флора. Однако сперва они поднялись в детскую, ибо Люси заявила с серьезностью бывалой наездницы из высшего общества, что ей следует надеть сапожки для верховой езды. Но разве можно было побывать в детской, не перезнакомившись со всеми няньками и мамками, а также со всем игрушками лично? Затем Флора вместе с Люси совершила исчерпывающую экскурсию по ранчо: она увидела и пегого пони по имени Птичка, и службы, и сад, и бор, и окрестные луга, не говоря уже обо всех уголках просторного особняка. Маленькая хозяйка ранчо имела ту же колдовскую власть над людьми, что и ее отец. Девчушка с легкостью пленяла всякого, кого хотела очаровать.
В какой-то момент этой затяжной и более чем неформальной экскурсии, уже на второй день своего пребывания на ранчо, Флора оказалась в дверях спальни Адама.
И тут ее окатила горячая волна исступленного плотского желания, неуместного, неподконтрольного. Это было странно, даже нелепо. Пустая прибранная комната. Оформлена с суровой простотой. Никаких явных примет того, что здесь обитает мужчина. Смешно так бурно реагировать при виде кровати!.. Но вопреки монашеской атмосфере этой спальни, в жилах Флоры возникло такое кипение, будто обнаженный Адам страстно звал ее в объятия.
Люси стояла рядом, о чем-то весело лопотала и дергала гостью за руку: мол, зайдем внутрь. Флора покорилась. Возле постели чувствительные ноздри девушки вдруг уловили знакомое сочетание ароматов: сосна и горный шалфей, с легкой подмесью бергамота. Так пахла его кожа, так пахли его волосы.
Ее так и повело из стороны в сторону.
— Смотри, это я! — звонко прокричала девочка, указывая на ночной столик у изголовья кровати, где на миниатюрном золотом пюпитре стояла небольшая пастель. На картине, выполненной талантливой рукой, Люси улыбалась почти той же озорной и чарующей улыбкой, что и сейчас. На полированной столешнице только портрет — ничего больше. Равно как и на столешнице такого же столика с другой стороны исполинского ложа из красного дерева. Взгляд Флоры на мгновение-другое задержался на тонком белом накрахмаленном покрывале — оно было подоткнуто вокруг подушек с почти армейской аккуратностью.