Откинувшись на подушки, Линли устало прикрыл глаза. Утомленный разум скользил в прошлое, к счастливым воспоминаниям. Обворожительные картины прежних радостей, не омраченных ни болью, ни виной.
Таис близ царя сидит,
Любовь очей, востока диво;
Как роза — юный цвет ланит,
И полон страсти взор стыдливый.
Блаженная чета!
Величие с красою!
Лишь бранному герою,
Лишь смелому в боях наградой красота!
[4]Нежеланно, непрошено выплыли из подсознания строки Драйдена. Линли заглушил их, загнал обратно, полностью сосредоточившись на этом усилии. Он даже не слышал, как отворилась дверь и кто-то подошел вплотную к его кровати. Он не замечал постороннего присутствия, пока прохладная рука не коснулась его щеки.
— Мне кажется, вы нуждаетесь в Оделл, инспектор, — шепнула Стефа.
Он ошарашенно уставился на нее. Он ждал, что светская маска вернется на его лицо, что перед вечерней посетительницей предстанет знакомый всему лондонскому свету повеса, который весело смеется, ночи напролет танцует и на каждое слово готов дать легкий и остроумный ответ. Но этого не случилось: явление Стефы, материализовавшейся из ниоткуда, разрушило последнюю линию обороны. Он разом утратил все навыки волокитства — единственное, что он сумел, это бестрепетно встретить взгляд ее прекрасных глаз.
Нужно было обрести чувство реальности, убедиться, что женщина не грезится ему, не порождена воспоминаниями. Протянув руку, Линли коснулся пышных волос. Какие мягкие, удивился он.
Поймав его руку, Стефа поцеловала ладонь, запястье. Ее язык тихонько заскользил по его пальцам.
— Позволь мне любить тебя сегодня. Позволь мне разогнать тени.
Она говорила едва слышным шепотом. Ее голос, казалось, тоже был частью сна. Но нежные руки скользили по его щекам, подбородку и шее, и, когда Стефа склонилась над ним и он ощутил сладость ее рта и прикосновение языка, Линли понял, что она — самая животрепещущая реальность, она — настоящее, пытающееся изгнать прошлое.
Он хотел бежать прочь от этого натиска, укрыться в том блаженном воспоминании, которое служило ему броней весь последний год, весь год, когда желание было мертво, тоска сделалась глухой, а жизнь — пустой и бессмысленной. Но женщина не позволила ему уклониться, она целенаправленно уничтожала защищавшие его доспехи, и Линли чувствовал не сладостное избавление, а ужас перед необходимостью душой и телом слиться с другим человеком.
Он не мог, просто не мог. Нельзя допустить, чтобы это произошло. Он отчаянно хватался за последние остатки своей брони, тщетно мечтая стать прежним, бесчувственным, полуживым, каким он был лишь полчаса назад, но этого мертвеца вытеснял другой, настоящий — нежный и уязвимый человек, что всегда прятался в нем.