— Нет. — Она поспешно вырвала у него свою руку. — Я вообще не понимаю, зачем ты говоришь мне все это?! — Сделав над собой усилие, она улыбнулась. — Ты говоришь, что в каждом человеке есть что-то хорошее, а как насчет Ладрама, о котором вы говорили?
В первый раз с того момента, как она встретилась с Дэвидом, она увидела, как ожесточились его черты, а глаза стали холодными и злыми.
— Я попробую объяснить, — резко сказал он. — В каждом саду есть сорняки, которые пытаются уничтожить все полезное и красивое, что есть вокруг. — Его улыбка была холодна, как лезвие ножа. — Единственное, что можно сделать, чтобы предотвратить их разрушительное действие, — это вырвать и уничтожить их до того, как они разрастутся.
Билли не узнавала Дэвида, она уже жалела о том, что упомянула имя Ладрама. Она попыталась переменить тему разговора.
— Цветочные ассоциации, — сказала она. — Ты часто говоришь о цветах. Я видела твой портрет в кабинете, где ты изображен в виде садовника. Это нарисовано здесь, в Зеландане?
Он кивнул, и лицо его посветлело.
— Ланс Рубинов рисовал картину во дворцовом саду Марасефа. Здесь тоже есть прекрасный сад, но тот, в Марасефе, я люблю больше. Там я чувствую солнечный свет на лице и ветер в волосах. Здесь, в центре пустыни, ветер, такой сильный и горячий, губителен для растений, поэтому Карим специально построил оранжерею. Я обязательно покажу ее тебе, но не сейчас, Билли. Я хочу дождаться момента, который будет особенно важен для нас обоих. Наши отношения еще только зарождаются, как зеленые ростки, пробивающиеся сквозь землю к солнцу.
Дэвид остановился перед резной дверью, очень похожей на ту, что вела в библиотеку, и шутливо произнес:
— Он взял ее за белую руку и увлек приятной беседой. — Он улыбнулся ей. — Может быть, я даже позволю тебе вкусить изысканных яств в перерывах между этими разговорами.
Покои Дэвида оказались роскошнее, чем ее, но было сразу заметно, что обитает здесь мужчина. Белый мозаичный пол был покрыт светло-бежевыми абиссинскими коврами, а шелковое покрывало на тахте горело пурпурным цветом осенних листьев. У одной из стен стоял письменный стол из розового дерева, обтянутый старинным шелком. Электрическая пишущая машинка, несколько стопок бумаги и книг контрастировали со старинным столом, вид которого не располагал к рабочей обстановке. Повсюду были растения, а самое красивое, с роскошными белыми цветами, гордо возвышалось в покрытом лаком горшке из эбенового дерева в углу комнаты.
— Садись сюда. — Дэвид подвел ее к покрытому пурпурной накидкой плетеному креслу, а сам направился к двери, ведущей в соседнюю комнату. — Я сейчас вернусь. Освобожусь от этого великолепного произведения портняжного искусства и прикажу, чтобы принесли обед. — На лице его появилась недовольная гримаса. — Карим требует, чтобы мы одевались к обеду, но все это как-то слишком для ковбоя вроде меня.