— Я чувствую свою вину. И ты ничего не сможешь поделать… Ох, ты укусила меня?!
— Я же сказала, помолчи.
На какое-то время он ее послушался, а затем вновь принялся гладить ее волосы и приговаривать:
— Молчанием не изменить правды. — Он чуть напрягся и с беспокойством взглянул на нее, но, убедившись в ее миролюбии, продолжил: — Человек должен признавать свои грехи и пытаться не повторять их.
— Что-то я никогда не видела, чтобы ты испытывал вину после отношений с другими женщинами.
— Я спустил в тебя свое семя. Я пытался остановиться, но не смог… — Он зарылся лицом в ее волосы. Его слова звучали теперь менее внятно. — И я буду делать это снова и снова. Потому что я не смогу отпустить тебя из своей постели.
— Тогда прими это и смирись. Как я.
— Ты смирилась с этим потому, что…
Терпению Tea пришел конец. Ее рука, скользнув вниз, обхватила и сжала его плоть.
— Смирись, или я…
— Сдаюсь, — поспешно согласился он. — Ты, женщина, не имеешь ни стыда, ни деликатности. Леди никогда не хватают мужчину за эту часть без приглашения, а тем более так грубо.
— Ты сам животное, и деликатным обхождением тебя не остановить.
Он хмыкнул.
— Это, пожалуй, правда. Во всяком случае, мое внимание ты уж наверняка привлекла. — Он теснее прижал ее к себе.
— Но не делай этого больше.
Она не отвечала. Она не намеревалась давать обещания вести себя так, как несвойственно ее природе, но сейчас у нее пропало настроение спорить.
Он долгое время лежал молча. Затем произнес задумчиво:
— Мы очень… подходим друг другу, хотя вначале я в этом сомневался. Нет. Я хотел сказать… — он отпустил ее и лег на другой бок, спиной к ней. — Собственно, я не знаю, что я хотел сказать. Ничего, полагаю. Давай спать.
Ей вдруг очень захотелось, чтобы он вновь ее обнял. Она несколько секунд лежала неподвижно, а затем, повернувшись, обхватила его руками, прижимаясь к его спине грудью. Так стало уже лучше. Правда, не так хорошо, как раньше.
— Что ты делаешь?
— Мне так нравится, и раз уж ты понял, что у меня нет ни деликатности, ни стыда… — она потерлась щекой о его плечо. — Но только не шевелись. Иначе ты меня раздавишь.
— Ничего на свете не сможет тебя раздавить. — Повернувшись снова к ней лицом, он сгреб ее в объятия. — Ну а теперь ты будешь спать?
— Да. — Она уже почти спала, свернувшись в его руках, точно котенок, и теснее прижавшись к нему. — Мне сейчас так хорошо… Я чувствую себя в полной безопасности. Я ненавижу одиночество.
Но она не была в безопасности. И теперь уже никогда не будет. И он знал, что это его собственная вина. Он взял то, что ему предлагали, почти не возражая, и теперь ей грозит еще большая опасность, чем когда-либо.