— Лучшую комнату для этих господ, да поживее!
— Для господ? — с удивлением переспросил коридорный, переводя взгляд с более чем скромного костюма Гофмана на более чем легкий костюм Арсены.
— Да, — сказал Гофман, — самую лучшую, самую красивую, а главное — хорошо протопленную и хорошо освещенную; вот вам луидор.
Казалось, при этом коридорный испытал то же чувство, что и привратник: он склонился перед луидором.
— Поднимайтесь и ждите у дверей третьего номера, — сказал он, указывая на широкую лестницу, полуосвещенную в этот поздний час, однако ступени ее — роскошь по тому времени весьма необычная — были покрыты ковром.
С этими словами он исчез.
Перед первой же ступенькой Арсена остановилась.
Казалось, поднять ногу для этой легкой сильфиды составляет непреодолимую трудность.
Можно было подумать, что у легких атласных туфелек были свинцовые подошвы.
Гофман предложил ей руку.
Арсена оперлась на нее, и хотя он не почувствовал тяжести ручки танцовщицы, зато почувствовал холод, которым веяло от ее тела.
Сделав над собой невероятное усилие, Арсена поднялась на первую ступеньку, затем на другую, на третью и так далее, но каждый раз при этом у нее вырывался вздох.
— Ах, бедная женщина, — прошептал Гофман, — как же вы должны были страдать!
— Да, да, — отвечала Арсена, — я страдала… Я много страдала.
Они подошли к дверям третьего номера.
Почти одновременно с ними подошел и коридорный, неся целую гору горящих углей; он открыл двери комнаты — и в одну минуту запылал камин и зажглись свечи.
— Вы, наверное, голодны? — спросил Гофман.
— Не знаю, — ответила Арсена.
— Коридорный! Лучший ужин, какой вы только сможете нам подать, — сказал Гофман.
— Сударь, — вынужден был заметить коридорный, — теперь говорят не «коридорный», а «служащий». Но поскольку сударь хорошо платит, он может говорить, как ему будет угодно.
И, в восторге от своей шутки, он вышел со словами:
— Ужин будет через пять минут!
Когда дверь за служащим закрылась, Гофман метнул жадный взгляд на Арсену.
Она так стремительно бросилась к огню, что даже не подумала подвинуть кресло к камину; она просто съежилась в уголке у очага в той же позе, в какой нашел ее Гофман около гильотины; и здесь, поставив локти на колени, она, казалось, была озабочена тем, чтобы подпирать руками голову на плечах и держать ее прямо.
— Арсена, Арсена, — говорил молодой человек, — я сказал, что разбогател, не так ли? Посмотри — и ты увидишь, что я не обманул тебя.
Гофман начал с того, что вывернул на стол свою шляпу; шляпа была полна луидорами и двойными луидорами, и они потекли из шляпы на мрамор с характерным для золота звуком: ни с каким другим звуком его не спутаешь.