Он откровенно признавался, что не понимает, как человека может волновать в жизни еще что-то, кроме купли-продажи.
Лишь привычка внушала ему порой в его деле некоторые из тех порывов, что совершенно ошибочно приписывают только страсти; но когда вдруг эта лихорадка овладевала им, то он гораздо больше помышлял о счастье заниматься коммерцией, чем о счастье обогатиться.
Безусловно, после проведения блестящей инвентарной описи, когда с пером в руке, высунув кончик языка в уголке губ, переводя дыхание лишь в конце каждой колонки, г-н Пелюш подсчитывал суммы, поднимавшие его актив, он испытывал глубочайшее удовлетворение, но гораздо больше от того, что они свидетельствовали о его ловкости и удаче, чем от того, что они увеличивали его состояние.
Господин Пелюш любил торговлю ради торговли, ради спора с клиентурой, ради возможности доказать превосходство своих подделок над природой и, наконец, как художник любит искусство ради искусства.
Судя по этому вступлению, возможно чересчур многословному для нашего читателя и, однако, весьма краткому по сравнению с тем, что нам еще предстоит рассказать, можно было бы поставить сто против одного, что этот фанатик текущего счета, конторских книг и гроссбуха умрет на поле брани, то есть на углу улиц Бур-л'Аббе и Гренета, с резинкой во рту, на ложе из бумаги, набитой пестиками и тычинками из навощенных нитей, как и подобает хозяину «Королевы цветов и Цветка королев».
Но Судьба распорядилась иначе; Судьба, единственное языческое божество, которое пережило античный пантеизм и, все столь же могущественное и почитаемое, перешло от наших предков к нам.
Посмотрим же, каким средством воспользовалось это слепое божество, чтобы нарушить покой г-на Пелюша.
II. ГЛАВА, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ, УЖЕ ПОЗНАКОМИВШИСЬ С ПЕЛЮШЕМ, ЗНАКОМИТСЯ С ЕГО ДРУГОМ МАДЛЕНОМ
У г-на Пелюша был друг.
Этого друга звали Мадлен; он был того же возраста, что и продавец цветов. Бог, ведающий рождениями, предопределил им увидеть свет вблизи друг от друга. Детьми они играли вместе в одни и те же игры, повзрослев, ни на миг не теряли друг друга из виду, за исключением семи лет, пока Мадлен оставался на военной службе.
За эти семь лет его службы состоялась Испанская кампания 1823 года, в которой Мадлен участвовал вопреки своим убеждениям: он имел либеральные воззрения и даже предчувствовал веяния республиканского образа мыслей.
Пелюш и Мадлен не могли обходиться друг без друга, и тем не менее они служили доказательством того лукавого удовольствия, с каким случай ради своей забавы сводит вместе два характера, предначертанные природой для взаимной неприязни.