— Стоп, — сказал Эд.
Он нашел свободное место и дал задний ход, глядя через плечо.
— Послушай, — сказал Фринк, — могу ли я послать парочку вещей своей жене?
— Я и не знал, что ты женат.
Поглощенный парковкой машины, Эд ответил ему не задумываясь.
— Конечно, если только они не из серебра.
Эд выключил двигатель.
— Приехали, — сказал он.
Сделав несколько затяжек марихуаны, он погасил окурок о крыло автомобиля, уронив пепел на пол кабины.
— Пожелай мне удачи.
— Ни пуха, ни пера, — сказал Фрэнк Фринк.
— К черту. О, смотри, здесь одно из этих японских «вака», стихотворений на стороне пачки сигарет.
Эд прочел стихотворение вслух, перекрывая гул уличного движения:
"Услышав крик кукушки, Я посмотрел в направлении, Откуда пришел звук.
Что же я увидел?
Только бледную луну На зардевшемся небе".
Он вернул пачку Фринку, хлопнув его по спине, осклабился, открыл дверцу, подхватил плетеную корзину и сошел с подножки на тротуар.
— Я разрешаю тебе бросить в счетчик десятицентовик, — сказал он, отходя от машины.
Через мгновение он исчез среди прохожих.
«Юлиана, — подумал Фринк. — Может быть, она так же одинока, как и я?»
Он вылез из пикапа и бросил десятицентовик в прорезь счетчика на стоянке.
"Странно, — подумал он, — вся эта авантюра с ювелирным делом. А если ничего не получится? Если нас ждет неудача? Именно на это намекал Оракул.
Стенания, слезы, разбитые черепки. Человек должен смело встречать темные стороны своей жизни. На пути к могиле. Будь она здесь, все это не было бы так печально, было бы не так уж плохо. Я боюсь. А вдруг ничего не продаст, вдруг нас засмеют? Что тогда?
* * *
На простыне, постеленной прямо на полу гостиной своей квартиры, лицом повернувшись к Джо Чинаделла, лежала Юлиана Фринк. В комнате было тепло и полно послеполуденного солнца. Ее тело и тело мужчины в ее объятиях были влажными от испарины. Со лба Джо скатилась капля пота, на мгновение зацепилась за выступ подбородка, затем упала ему на горло.
— С тебя все еще капает, — проворчала она.
Он не отозвался. Дыхание его было спокойным, медленным, размеренным, как колыхание океана, подумал она. У нас внутри нет ничего, корме воды.
— Ну как на это раз? — спросила она.
Он пробормотал, что все было о'кей.
«Я тоже так думаю, — решила Юлиана, — и могу об этом сказать. Теперь нам обоим нужно подниматься, таща друг друга. А разве это плохо? Знак подсознательного неодобрения?»
Он шевельнулся.
— Ты встаешь?
Она крепко стиснула его обеими руками.
— Не надо. Еще.
— Тебе не нужно идти в зал?
«Я не собираюсь в зал, — сказала себе Юлиана. — Разве ты не понимаешь этого. Мы поедем куда-нибудь. Здесь больше оставаться нельзя. Это будет такое место, где мы еще не были. Самое время».