Поместье Стенхоп Холл также застраивалось, и несколько домов уже были почти готовы; их построили из дерева и теплоизоляционных плит с застекленными крышами, с огромными гаражами и с системами кондиционирования воздуха. Надо признать, довольно неплохо, но, с другой стороны, и ничего хорошего.
Главный дом, как и предполагалось, был целиком продан какой-то японской фирме, но я ни разу не видел японцев, бегающих по дорожкам или делающих гимнастику на поляне перед домом. Вокруг особняка и в нем самом было так же пустынно, как и в прошедшие двадцать лет. В баре «Макглейд», где я в последнее время провожу свои вечера, прошел слух, что японский народец собирается разобрать дом по камешку и отослать в Японию, чтобы там восстановить его. Правда, никто в «Макглейде» не может объяснить, зачем им это нужно.
«Храм любви» также уцелел, и застройщик Стенхоп Холла использовал его изображение в качестве рекламы на своих проспектах, обещающих всю роскошь и величие Золотого Берега тем первым ста покупателям, которые заранее оплатят часть стоимости своих «вагончиков», которые он строит на этой земле.
Сливовый сад уничтожен, так как никто из будущих владельцев не хочет видеть на своем заднем дворе десять акров умирающих сливовых деревьев. Но бельведер и лабиринт из кустарника являются частью главного дома и имеют шанс на выживание, хотя я не рекомендовал бы восточным бизнесменам с их взвинченными нервами забредать в этот лабиринт.
Итак, Стенхоп Холл и «Альгамбра» разделены, как трофеи на войне, стены и ворота больше не ограждают их от посторонних взоров и незваных гостей, а сами роскошные особняки либо разрушены, либо используются для занятий спортом. Но это уже не мои проблемы.
Я дошел до того места, где когда-то был мраморный бассейн и фонтан, — теперь здесь вырыли очередной фундамент и проложили дорогу: она пересекла территорию бывшего парка. Нептун и статуя Девы Марии исчезли, возможно, их просто закопали в землю.
Я повернулся и снова направился к горе строительного мусора по тропинке, на которой я встретил в пасхальное утро Анну Белларозу. Это воспоминание вызвало у меня улыбку. Пройдя дальше, я оказался во внутреннем дворике несуществующего дома, он остался прежним, правда, фонари и печь для пиццы уже исчезли.
Я пересек дворик и вновь посмотрел на разрушенный дом. Хотя половину строительного мусора уже увезли, я все же мог определить, где располагались какие комнаты, где был раньше вестибюль, и даже мог указать место, где лежало мертвое тело Фрэнка Белларозы.
Справа от меня находились кухня и комната для завтраков, в которой нас так часто принимал Беллароза, слева — комната для игры в мяч, именуемая гостиной. За этой комнатой располагалась оранжерея — теперь от нее остались лишь горы битого стекла, досок и горшков.