Кент выглядел щегольски в своей форме: белая фуражка, белый ремень с пистолетной кобурой, вычищенные башмаки.
— Я расставил шестерых своих людей на месте преступления. Ничего не тронуто, — сообщил он мне.
— Для начала неплохо.
Мы с Кентом знали друг друга лет десять, и между нами установились добрые деловые отношения, хотя видел я его примерно раз в год, когда профессиональный ветерок заносил меня в Форт-Хадли. Кент старше меня по званию, но я держался с ним запросто и даже давил на него, поскольку руководил следствием. Я видел, как он выступает свидетелем на заседаниях военного трибунала. Кент обладал теми качествами, которых прокурор ожидает от полицейского чина: бесстрастный, организованный, логичный в своих показаниях, и говорил так, что ему верили. И все же было в нем нечто такое, что не укладывалось в привычные рамки, и я не раз чувствовал: обвинение радо поскорее отделаться от него. Может быть, Кент выглядел слишком прямым и бесчувственным формалистом. Когда под трибунал попадает кто-либо из своих, армейских, к обвиняемому всегда испытываешь неизъяснимую симпатию или по крайней мере жалость. А Кент из той породы, которая различает только белое и черное, не признает полутонов, и любой, кто нарушил закон в Форт-Хадли, нанес личное оскорбление полковнику Кенту. Однажды я видел, как он улыбался, когда молодой новобранец, спаливший спьяну заброшенную казарму, получил десять лет за поджог. Но закон есть закон, как ни крути, и такая личность, как Уильям Кент, нашел свою нишу в жизни. Вот почему я был несколько удивлен, когда увидел, что он потрясен происшедшим.
— Вы проинформировали генерала Кемпбелла?
— Нет.
— Пожалуй, вам следует немедленно поехать к нему.
Он неохотно кивнул. Вид у него был расстроенный, из чего я заключил, что он сам побывал на месте преступления.
— Генерал намылит вам шею за то, что не известили его вовремя, — сказал я.
— Я не был убежден, что жертву опознали, пока сам не увидел тело, — объяснил полковник. — Я хочу сказать, что у меня не хватало духу доложить генералу о его дочери...
— Кто первым опознал потерпевшую?
— Сержант Сент-Джон. Он и нашел тело.
— Он знал ее?
— Они оба были на дежурстве.
— Думаю, он не ошибается. А вы знали капитана Кемпбелл, полковник?
— Конечно. Это она.
— Не говоря уже о личных знаках и нашивке с именем на форме.
— Да, но форма, как и все остальное, исчезла.
— Как исчезла?
— Не знаю, кому это понадобилось... форма и...
Ты пытаешься объяснить такие вещи или перебираешь происшествия, запавшие в памяти, и вот, услышав показания и увидев труп, спрашиваешь себя: «Что-то тут не то, но что?» Я спросил Кента: