Луиза расцвела.
– Конечно! Только… – она запнулась.
– …руками не трогать, – догадался я.
– Это само собой разумеется. Я имела в виду, что он, наверное, спит, поэтому постарайтесь не шуметь.
– Не буду, – сказал я шепотом.
На полу детской лежал мягкий шелковый матрац с кучей мягких и надувных игрушек, его пришлось обойти, чтобы приблизиться к детскому манежу, стоявшему у окна. Решетка манежа отбрасывала полосатую тень, придавая голубому комбинезончику Роша отчасти тюремный вид.
Малыш открыл глаза.
– Разбудили все-таки! – с досадой проворчала Луиза.
– В папу, – заключил я, рассмотрев золотистые кудряшки и темно-голубые глаза. – Привет, Рош, – сказал я малышу. Тот прогудел что-то невразумительное.
Луиза позволила нам остаться наедине. Пока она готовила завтрак, я пытался Роша разговорить. Вдруг, думаю, Рош проболтается, что видел отца. Однако чувствовалось, что ребенок был подготовлен.
– Он у вас сноб, – сказал я Луизе, зашедшей в детскую с пластиковой бутылочкой в руках.
– Это еще почему?!
– Отказывается со мной разговаривать. Он недолюбливает репортеров?
– Ему одиннадцать месяцев! – возмутилась Луиза. Ей показалось, что я намекаю, что ее чадо отстает в развитии. – В этом возрасте дети редко разговаривают с репортерами.
Затем она обратилась к Рошу на языке, который я не понимал. «У-лю-лю, гу-гу-гу, ай-ай-ай» и прочее. Рош понимал ее превосходно и даже отвечал, – не смотря на то, что рот у него был занят соской.
– Теперь ваша очередь, – сказала мне Луиза, накормив сына и утерев ему физиономию салфеткой с вышитым астронавтом.
Рош улыбнулся. Он знал, что в бутылочке ничего не осталось.
– Хорошо бы провести дегустацию поближе к… – и я очертил в воздухе круг диаметром двадцать пять сантиметров. Этот стандарт известен и на Ундине.
– Вы же в УНИКУМе, – усмехнулась она. – Впрочем, надеюсь, все обойдется.
Кухня была самым обжитым помещением в доме. Это была даже не кухня, а, скорее, небольшая лаборатория, где можно было увидеть ундинскую флору во всех ее стадиях, начиная с крохотных проращенных семян в банках с вонючими удобрениями и кончая холодным супом в холодильнике размером с Янин кабинет. Суп мне не достался – ни холодный, ни горячий. Луиза вынула из микроволновки тарелку с высокими краями и поставила передо мной на стол, дала ложку. Я попросил хлеба – сказал, что без хлеба, я даже макароны не ем. Она ответила, что хлеб, как продукт посторонний, может повлиять на исход эксперимента, поэтому я его не получу, тем более, что хлеба в доме нет. Я смирился.
В прозрачном бульоне плавали стебельки и упругие шарики, похожие на оливки.