– Итак, – заявил я прекрасному невинному созданию, – у вас нет и не будет иного средства быть счастливой, кроме как избавиться от брата: я знаю, что как раз в эти минуты он замышляет против вас заговор и с намерением унаследовать самому все состояние он предлагает заточить вас на всю жизнь в монастырь. Пришло время, Жозефина, раскрыть перед вами всю гнусность этого человека: он один виновен в смерти вашего отца и вашей матушки, он один замыслил этот чудовищный план, он один привел его в исполнение, и скоро вы тоже станете его жертвой, вы умрете в течение недели, если ему не удастся заточить вас на всю жизнь… Стоит ли говорить ещё чего-нибудь? Он уж спрашивал меня, где продаются яды, которые способны укоротить жизнь человека. Вы знаете, что я ему не скажу, но он может обратиться к другим, поэтому надо опередить его, надо мстить тем, кто покушается на вас, и в этом нет никакого злодейства. Кстати, насчет яда, который просит у меня Сюльпис: что, если я предложу его вам, Жозефина, чувствуете ли вы в себе силы употребить его?
– Да, – ответила моя ученица, обнаружив тем самым больше характера в себе, чем я предполагал, – я верю всему, что ты сказал мне, Жером. Некоторые речи Сюльписа говорят о том, что ты прав, считая его виновником смерти отца, и я хочу отомстить за эту смерть. Скажу больше, Жером: я тебя люблю и не возьму в мужья никого другого, кроме тебя; тебе доверяют наши опекуны, проси у них моей руки, я поддержу тебя, если же нам откажут, захвати с собой как можно больше денег, уедем в Швейцарию и поженимся там. Имей в виду, что только при этом условии я пойду на преступление, которое ты мне предлагаешь. Её слова слишком совпадали с моими намерениями, чтобы я не согласился сразу. Как только Жозефина мне поверила, она стала действовать; все свершилось за завтраком: она сама подала брату шоколад, бросив в чашку два зернышка аконита, который я ей дал. Сюльпис издох на следующий день в жесточайших конвульсиях, за которыми Жозефина наблюдала с большим хладнокровием, чем я в ней предполагал: негодница не отходила от изголовья кровати брата, пока он не испустил дух. «О Жером! – возликовал я про себя. – Итак, ты торжествуешь, и твое коварное обольщение наконец внесло великие беды в семейство твоего единственного друга, единственного твоего покровителя! Не успокаивайся на этом, Жером, нельзя стоять на месте, если хочешь стать злодеем: жестокое поражение ждет того, кто не проходит до конца путь порока, единожды ступив на него»… Я всю ночь провел с Жозефиной; злодеяние, которым она запятнала себя, вернуло ей в моих глазах все очарование, которое она утратила в результате наших долгих совместных утех. Через два дня я её уверил, что в самом деле просил у опекунов её руки, но что явное различие нашего социального положения и материального состояния повлекло за собой отказ.