– Две тысячи цехинов! – вскричал он, прочитав письмо и заключая меня в объятия. – Две тысячи за такое известие, за которое можно отдать все на свете! Нет, нет, сударь, я дам вам вдвое больше. Умоляю вас, поедем скорее. Я только недавно узнал об исчезновении той, которую обожаю, о гневе её брата, я ломал голову над тем, куда направить стопы, чтобы разыскать её, и вот вы принесли мне счастливую весть. Идемте скорее, сударь, и никого не возьмем с собой, раз она того требует. Здесь я несколько охладил пыл юноши, заметив, что учитывая ярость брата Элоизы, не стоит везти девушку в Тренте.
– Поэтому захватите с собой побольше денег, – сказал я ему, – покиньте этот город и навсегда соединитесь с той, которую так любите. Подумайте над моими словами, сударь, но запомните, что любое другое решение погубит вас обоих. Альберони, послушавшись моего совета, поблагодарил меня, быстро открыл большую шкатулку и взял с собой все свое состояние в золоте и драгоценностях.
– Теперь пора, – сказал он решительно, – этого хватит, чтобы безбедно прожить целый год в каком-нибудь городе Германии или Италии, а за это время можно уладить все дела. Довольный столь разумными словами, я одобрил их и отправил свою карету в гостиницу, несмотря на протесты Альберони, который хотел, чтобы я оставил её у него. Когда мы приехали, Элоиза была на том самом месте, где я её покинул.
– Глупец, – обратился я к Альберони, приставив к его виску пистолет и не дав ему произнести ни слова, – как мог ты доверить совершенно незнакомому человеку и свою возлюбленную и свои деньги? Выкладывай поживее все, что есть при тебе, и отправляйся в ад вместе с проклятиями в адрес собственной неосторожности. Альберони шевельнулся, я выстрелил, и он рухнул к моим ногам. Элоиза без чувств упала следом.
– Черт побери! – сказал я сам себе. – Вот я и совершил самое восхитительное из злодеяний и получил за это очаровательную девицу и кругленькую сумму; теперь пора повеселиться. Будь на моем месте другой, он, наверное, воспользовался бы бессознательным состоянием жертвы, чтобы насладиться ею без помех. Я же с сожалением подумал о том, что несчастная ничего не чувствует и не сможет вкусить своего несчастья. Мое коварное воображение готовило ей такие эпизоды, которые заставили бы её до дна испить свою горькую чашу. Когда речь идет о злодеянии, нужно, чтобы оно было обставлено с большим размахом и со всей мыслимой утонченностью. Я дал ей понюхать соли, я хлестал её по щекам, я её щипал – ничего не помогало. Я поднял ей юбки и стал щекотать клитор, и это сладострастное ощущение разбудило её.