Марк Цейтлин в общем-то умел пить, однако на сей раз несколько рюмок произвели на него неожиданный эффект. Он заметно побледнел и, вставая, плохо держал равновесие. Типичный для него уровень общительности от этого не снизился, она только потекла по какому-то новому руслу. Сначала Марк приставал к Ленке, громко вспоминая о веселых днях, проведенных когда-то в колхозе, а потом переключился на ее подругу и, сдернув со стола бутылку "Хванчкары", стал уговаривал Нину пойти с ним в соседнее купе. Когда Нине удалось отбиться, Марк разобиделся так, как могут обижаться только совершенно пьяные люди, и, не выпуская из рук бутылки, выскочил в коридор, чтобы найти там себе достойную компанию. Только совместными усилиями Виктора и Мусы его удалось остановить, отнять бутылку, затащить в купе и уложить спать.
Марка разбудил громкий стук в дверь купе – поезд подходил к Ленинграду. Некоторое время Марк лежал, не открывая глаз. Он слышал, как спрыгнули с верхних полок Платон и Виктор, как загремела мелочь – она высыпалась из брюк одевавшегося Ларри, – но подавать признаки жизни не спешил. У него болела голова, и к горлу подступала тошнота. Марк попытался вспомнить, что же все-таки происходило ночью: сели, выпили, потом рассказывали анекдоты, потом он зачем-то полез к Ленке, кажется, она обиделась, потом что-то было с Ниной, потом... Он услышал, как открылась дверь купе, и кто-то сел с ним рядом, отчего полка жалобно застонала.
– Марик, милый, – прожурчал женский голос. – Не могу, чтобы мы так просто расстались. Какая была ночь... Ну поцелуй же меня на прощание.
Марк открыл глаза. В свете, проникающем из коридора в купе, он с ужасом увидел, что на его постели сидит проводница, у которой он вчера брал стаканы для девочек: лет под пятьдесят, необъятная, в косынке, покрывающей крашеные рыжие волосы, и со стальными зубами. Он помотал головой. Видение не исчезло.
– Ну иди же сюда, котик, – продолжало видение, улыбаясь и застенчиво краснея, – иди к своей лапочке. Помнишь, как ты меня вчера называл?
– Как? – дрожащим голосом вопросил Марк, окидывая проводницу взглядом и вжимаясь в стенку.
Проводница придвинулась ближе и положила огромную ладонь на голову Марка, взлохматив и без того вставшие дыбом волосы.
– Не помнишь, значит... – горестно вздохнула она. – Ну ладно. А что обещал – тоже не помнишь?
Когда проводница убедилась, что коварный ночной любовник окончательно утратил память, в ее голосе прорезался металл. Непрерывно наращивая силу звука, она начала выкатывать несчастному Марку одну несуразную претензию за другой. Марк узнал, что, овладев ночью невинным восьмипудовым созданием, он поклялся в вечной страсти, пообещал все уладить, если внезапный порыв чувств приведет к нежелательным последствиям, гарантировал трудоустройство старшего отпрыска проводницы в Академию наук и многое другое. Залогом выполнения этих необдуманных обещаний должен был служить прямоугольный кусок бумаги, которым проводница, извлекши его откуда-то из глубин своего организма, размахивала теперь перед цейтлинским носом.