— Правду? — донеслись эхом ее слова. — Ох, Вивиан… Правда в том, что я любила тебя тогда, люблю сейчас и всегда буду любить.
Наклонившись так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от ее, он обреченно спросил:
— Почему же тогда ты прогнала меня? Раздавшийся в этот момент голос сестры не позволил ему узнать ответ.
— Ваше время истекло, майор. Я должна попросить вас покинуть комнату, мисс Дункан нуждается в отдыхе.
Вивиан медленно ехал по городу, справлявшему Рождество в условиях осады. Из домов, которые он проезжал, слышались музыка и смех, их обитатели временно забыли о своих горестях. Они отмечали праздник мира и добра, но в мастерских «Де Бирс» продолжали изготавливать снаряды, чтобы возобновить обстрел через несколько дней.
В лунном свете пустынные улицы тянулись, словно длинные темные коридоры. Казалось, он — единственное живое существо в этой ночи. Слегка приподняв голову, Вивиан посмотрел на небо: темное, бесконечное, заполненное звездами, сверкавшими словно бриллианты в прозрачной африканской ночи. Он подумал о своих земляках у Магерсфонтейна, лежащих в палатках и гадающих, сколько еще подобных ночей придется им пережить. Он подумал о тех, кто оказался на этом островке цивилизации в середине дикого, негостеприимного вельда. Неужели потребуется еще два месяца, чтобы выбраться отсюда? Смогут ли они продержаться так долго? Будет ли он в числе людей, встречающих освободителей, или его кости сгниют в братской могиле на окраине города за тысячи миль от родины? Неожиданно Вивиан затосковал о Шенстоуне и прелестных ландшафтах Корнуолла, вспоминая день, когда солнце нежно освещало сочные зеленые луга, а он вручил хорошенькой девушке черного ягненка и свою любовь.
Военный лагерь практически опустел. Вивиан сытно поужинал вместе с дежурным офицером, который привлек его внимание к доске объявлений, где было пришпилено сообщение, полученное путем световой сигнализации от войск, идущих им на помощь.
«Желаю вам и всем моим храбрым солдатам счастливого Рождества. Пусть вас защитит и благословит Господь.
Виктория Регина».
Послание королевы лишь усилило их тоску по дому, и оба офицера долго говорили о родине, казавшейся столь желанной этой ночью. Вернувшись в палатку, Вивиан снял ботинки и мундир, затем растянулся на раскладушке, имея в качестве компаньона лишь луну. Он ни на секунду не вспомнил, что ему следовало присутствовать на концерте фон Гроссладена и на последующем за ним ужине. Забыл он и о матери и Франце Миттельхейтере, которые уж точно там будут. Его голова была полна мыслями только о девушке, которая сегодня ночью прошептала слова, залечившие раны двухлетней давности.