- Я не уйду. Я люблю тебя.
- Я глупая, - она принужденно засмеялась. - Боже мой, какая же я дура.
Они лежали молча, укрытые небом, осыпанные солнцем.
- Знаешь, - сказал он задумчиво, - у меня тоже появилось это ощущение. Все изменилось. Появилось что-то чужое.
- Я рада, что ты почувствовал.
Он медленно покачал головой, слабо улыбнулся и закрыл глаза, ловя лицом солнечные лучи.
- Мы оба сошли с ума. Оба, - шептал он. - Оба...
Волна три раза тихо набежала на берег. Наступил полдень. Солнце краешком коснулось облаков. Мертвая зыбь гавани покачивала ослепительно белые, нагретые солнцем яхты. Ветер донес запахи жареного мяса и подгоревшего лука. Песок шелестел и колыхался, словно зыбкое отражение в огромном колеблющемся зеркале.
Радио тихонько шептало под боком. Они лежали, словно темные стрелы на белом песке, неподвижно, только вздрагивание век выдавало их мысли, только слух был обострен. Каждую секунду язык мог прокусить пересохшие губы. Едкий, острый пот выступал на бровях, чтобы высохнуть на солнце.
Он поднял голову, вслушиваясь в слепящую жару. Вздохнуло радио. На минуту он опустил голову. Она почувствовала, как он шевельнулся. Приоткрыв один глаз, она увидела, что он, подперев голову рукой, оглядывал причал, небо, воду, песок.
- Что случилось? - спросила она.
- Ничего, - ответил он и снова лег.
- И все-таки?
- Мне послышалось что-то.
- Это радио.
- Нет, не радио. Что-то другое.
- Чье-нибудь еще радио.
Он не ответил. Она чувствовала, как он сжимает и разжимает руку. Сжимает и разжимает.
- Черт возьми! - сказал он. - Вот опять.
Они оба прислушались.
- Я ничего не слышу.
- Тише, - он повысил голос. - Ради бога...
Волны разбивались о берег на миллионы осколков со стеклянным шорохом, как хрупкие зеркала.
- Кто-то поет.
- Что?
- Правда, я слышал чье-то пение.
- Ерунда.
- Нет, слушай.
Она прислушалась.
- Я ничего не слышу, - холодно сказала она.
Он вскочил. Ничего особенного не было ни в небе, ни на причале, ни на песке, ни в ларьках с горячими булочками. Стояла пугающая тишина, только ветер шевелил тонкие волоски на его руках и ногах. Он сделал шаг к морю.
- Не ходи! - взмолилась она.
Он как-то странно посмотрел на нее, будто насквозь. Он все еще слушал. Она включила приемник очень громко. Тот взорвался звуками: "О, моя крошка. Ты стоишь миллион..." Его передернуло, он яростно вскинул руку.
- Выключи!
- Не выключу, мне нравится, - и еще добавила громкости. Она прищелкивала пальцами, покачивалась в такт, делая вид, что ей весело.
Было два часа. Солнце испаряло воду. Старый причал дышал зноем. Птицы повисли в густом горячем воздухе, не в силах лететь. Яркие лучи пронизывали зеленые волны, набегающие на причал, и отсвечивали слепящими белыми бликами на прибрежных волнах.