— Боже мой! — потрясенно прошептала Мэри. — Вы… он всегда… такой?
Секунду герцог озадаченно смотрел на нее, затем, рассмеявшись, лег на постель.
— Нет, милая, не всегда. Только когда мужчина очень сильно хочет женщину. А тебя, моя радость, я хочу безумно. Иди ко мне, — он протянул к ней руки, — ложись рядом со мной.
Но Мэри не двигалась с места.
— Вы сейчас совсем не похожи на тех персидских шахов из книги, — робко заметила она, — а японцы…
Доминик приподнялся, опираясь на локоть.
— Опять японцы? — проворчал он. — Мне казалось, с этой темой мы уже покончили!
— Да, но… — Мэри прикусила губу. — Понимаете, для меня это все настолько в новинку… Разрешите мне пока просто посмотреть на вас и… и… может быть, вы позволите потрогать?
Герцог окинул ее взглядом, в котором снисходительная улыбка смешалась с восхищением, затем лег и прикрыл глаза рукой.
— Только осторожно, милая, — проговорил он, — не делай резких движений и, ради бога, не оцарапай меня.
— Спасибо вам! — пылко ответила Мэри.
Осторожно, кончиком пальца она коснулась напряженного мужского естества, провела пальцем вверх и вниз, удивляясь силе, твердости и шелковистой гладкости пышущей жаром плоти.
Тихий стон сорвался с уст герцога.
— Вам больно? — воскликнула она, отдергивая руку. — О, простите! Я больше не…
К ее удивлению, герцог перехватил ее за руку и вернул обратно.
— Нет, сладкая моя, мне не больно… совсем не больно, — прошептал он. — А теперь обхвати его рукой и приласкай так, как сейчас делала.
— Не знаю… — неуверенно прошептала Мэри. Она уже не помнила, какое из ее движений вызвало столь бурные чувства, и боялась сделать что-нибудь не так.
И все же боязливо коснулась пальцами напряженной мужской плоти. Доминик вздрогнул и громко застонал… и девушка ощутила, как растет в ней ответное возбуждение. В потаенной глубине ее женского естества родился и рос теплый жар, а вслед за ним родилась странная, сладкая боль — словно ее телу чего-то недоставало… Мэри судорожно вздохнула, и дрожащие пальчики крепче сжали твердую горячую плоть.
Герцог стонал и корчился, словно в агонии, и Мэри начала серьезно беспокоиться.
— Уэстермир, вам плохо? — тревожно прошептала она. — Я могу вам помочь. Я ведь не так невежественна, как вы думаете; я читала медицинские книги и знаю, что надо делать…
Доминик отнял руку от глаз и поднял на нее удивленный взгляд.
— Да, — торопливо продолжала Мэри, борясь с собственным внутренним жаром, — я тоже чувствую возбуждение, но не такое болезненное, как у вас. Лежите спокойно, а я сяду на вас верхом и… и сама все сделаю.