Потом, избитый, я сидел в самом углу банкетного зала в гордом одиночестве, потягивал шампанское из фужера и угрюмо поглядывал на танцующие пары. Выпускной бал близился к концу, диджей ставил только медленные танцы, и я смотрел, как пьяные парни обнимают и неумело ведут окосевших от алкоголя одноклассниц, и я кривился, потому что воняло потом и противными терпкими духами. А может быть, все было не так. Может быть, было радостно и грустно оттого, что школьные годы позади, но в ту секунду я злился на Дарова и его друзей, и бал виделся в черном свете.
Ко мне подсела Машенька Карпова.
Она аккуратно оправила нарядное синее с блестками платье, пальчиками провела по завитым волосам и потупилась. В груди у меня потеплело, но все равно я злился, а она прошептала, ковыряя тонким пальчиком липкую от пролитого шампанского столешницу:
— Кир, ты как?
Я вспоминал ботинок проклятого Дарова у собственной физиономии, поэтому ответил невпопад:
— Маша, выйдешь за меня замуж?
— Я думала, ты до сих пор любишь эту… Лену, — ответила на полном серьезе Маша, а потом, спохватившись, густо покраснела, опустила глаза и скромно улыбнулась.
Я поперхнулся. Оказывается, про нас с Леной гуляли сплетни; быть может, сама Ленка рассказала девчонкам что-то, разозленная моим отказом?
— Нет, — ответил я.
— Да, — сказала Маша.
— Что «да»?
— А что «нет»?
Издеваешься? — буркнул я.
— Выйду. — Маша посмотрела на меня серьезно, с такой необычной, «взрослой» серьезностью, которую я в ней до сих пор не замечал, а теперь заметил и, немало удивленный этим фактом и в восторге от новой взрослой Машеньки, сказал:
— Ты родилась восьмого апреля, правильно?
— Восьмого, да. Запомнил? — Маша обрадовалась. Я хотел сказать ей правду, что у меня появилась особая способность, но вместо этого пробормотал:
— Нет. Просто у тебя в глазах живет апрельская весна.
Фраза вышла глупая, как и сама ситуация, но Маша обрадовалась еще больше. Она подсела ко мне и обняла, уткнувшись носом в мое плечо, а я гладил ее завитые волосы и шептал:
— Маша, для тебя ведь главное не секс, не походы на кладбище, а чистая и непорочная любовь, правда?
— Чего?
— Я сказал, что люблю тебя.
Воспоминания закончились, и в голове, выветренные парами никотина, исчезли последние мысли, поэтому я, вздохнув, вернулся к работе.
Курицу положил у бухгалтеров в портативный холодильник. Начальница счетоводов рассеянно кивнула в ответ на просьбу посторожить птицу и ничего не сказала, потому что бухгалтеры сводили годовой баланс и им было не до меня.
В кабинет я вернулся одновременно с Мишкой, который как раз вышел из курилки и, жизнерадостно выписывая кренделя, прогуливался по коридору.