Чернота по-прежнему льется на это дело не хуже водопада во время наводнения.
Мы выходим из комнаты.
– Вот что мы сделаем, – говорит мне Вердюрье. – Добьем девку и сунем ее в большую плетеную корзину. Я помогу вам вынести ее из дома, а вы увезете...
Я не горю восторгом и не рвусь приступать к осуществлению этой программы. Вам не нужно объяснять почему, верно?
Я хмурю брови и принимаю вид Грозы Чикаго.
– Мне не очень нравится таскать на себе жмуриков в корзинах. Лучше вынесем киску на руках, как будто она упала в обморок, и в таком виде уложим в тачку...
– Ну да, – усмехается тощий, – чтобы ее увидели соседи или прохожие, не говоря уже о консьержке...
– А как вы ее притащили утром?
– В корзине...
– А! Это у вас лривычка?
Я говорю себе, что малышка должна быть на редкость крепкой, если смогла пережить путешествие в плетеной корзине после перенесенной операции.
Сейчас дела начнут ухудшаться, потому что ради спасения Клод мне придется стать злым.
Раздается новый телефонный звонок. Вердюрье возвращается в свой кабинет. Мне бы хотелось последовать за ним, но это слишком рискованно. Отсутствует он не очень долго. Ожидая его, я поглаживаю рукоятку моей пушки. В случае если ему звонит Анджелино, начнется нечто, не поддающееся описанию...
Когда он возвращается, вид у него спокойный.
– С женщинами всегда одни неприятности, – ворчит он.
Из чего я заключаю, что он полаялся со своей бабой, и успокаиваюсь.
– Ну, – говорит он мне, – вы действительно хотите вынести ее на руках?
– Да, я предпочел бы это.
– Не забывайте, что ее разыскивают. Это большой риск. Не думаю, что шеф согласился бы с этим.
Он улыбается.
Однако! Каким добрым ко мне он вдруг стал. Каких-то две минуты назад разговаривал резко и повелительно, а тут ни с того ни с сего сделался приторно-сладким, как гранатовый сироп. Мое удивление не успевает развиться. Вердюрье вытаскивает из внутреннего кармана пиджака свинцовую дубинку, обтянутую кожей, и отвешивает мне по башке. Я пытаюсь парировать удар, но уже слишком поздно.
Я ныряю в черноту.
Должно быть, я получил крепкий удар по табакерке, потому что, когда прихожу в себя, вокруг меня стоят несколько человек.
Я их не вижу: нет сил открыть глаза, но чувствую, как они ходят вокруг меня.
Ноги... Ноги...
– И тут, – произносит Вердюрье, – мне позвонил тип, выдавший себя за босса. Акцент... голос... Он что-то сказал по-итальянски Альде, потом спросил: «Мой приятель у вас?» Я ответил, что да. Он сказал: «Сделайте все с ним вдвоем, у меня нет времени...» – Вердюрье заканчивает: – Он стал спорить о том, как выносить девчонку. Я хотел, чтобы он тащил ее в корзине, а он хотел вынести ее живой на руках... Черт, так это и есть Сан-Антонио! Он в ярости пинает меня ботинком по ребрам.