, как говорила моя бабуля, зихроно ливрохо
[35] … Труднее всего было – всевозможные согласования: Ватикан, Всемирный совет церквей, православные… Ну, наши и сербы, как и болгары, только рады были. Вот Москва… – Майзель вздохнул, шевельнул бровями. – Это было непросто. Зато, когда все устаканилось… В конце концов, это святые места христиан, пусть и распоряжаются, и нечего евреям туда соваться…
– Да, – Корабельщиков покачал головой. – Это было, конечно, представление…
– Но они не посмели возражать. Потому что без нас там теперь не обойтись. И поэтому без нас там теперь не обойтись… Все удалось.
– Это чистейшей воды империализм, тебе не кажется?
– Империя – не всегда плохо. Иногда хорошо, и даже очень… Кто-то же должен заткнуть этот поганый фонтан, этих сицилистов-сионистов, недорезанных местечковых комиссариков, которые тянут страну в пропасть раздела территорий… Потом, они Вацлава побаиваются.
– Почему?!
– А вот кажется им, что ревностный католик, друг Израиля – это нонсенс. Или того больше, – провокация. Тоже не верят, что он искренен. «Из Назарета может ли быть что путное»… Плохо учили историю и всех равняют по своей поганой бердичевской мерке. А ведь нет у них друга последовательнее, чище и бескорыстнее его. Готового на все, хоть дустом засыпать эту чучмекскую протоплазму. И мне не верят. Даже в то, что я еврей, и то не верят, по-моему, до конца. Хотя, наверное, только законченный сумасшедший станет называть себя евреем, не будучи им на самом деле… Как я, – усмехнулся он. – И Ватикану не верят… Слишком много было всего. Тяжело с нами, Дюхон. Мы народ жестоковыйный… Ну, да прорвемся, как говаривал один литературный персонаж. Обязательно.
– Как-то все это…
– Да ладно, дружище. Я же говорю – прорвемся. И давай плавно переведем разговор с меня на тебя…
– То есть?
– Смотри, Дюхон. Мне катастрофически не хватает людей в Беларуси. Людей, которым я доверяю, а не грантососов. И которые что-то умеют. У тебя есть замечательное качество, без которого невозможно ничего сколько-нибудь значительного сделать. Ты умеешь подбирать команду и ставить задачу, которая нравится людям и которую они с большим удовольствием выполняют.
– Спасибо.
– А я тут при чем?! Просто… Конференция – это такая мелочь. Джентльмен в поисках десятки. Чего ты на самом деле хочешь?
– Да ничего, собственно…
– Не ври. Скажи это вслух. И я тебе помогу это сделать. Давай, Дюхон. Ну?!?
Андрей долго молчал, глядя в пол. Молчал и Майзель. Наконец, Корабельщиков поднял глаза:
– Я хочу, чтобы мне хотелось возвращаться домой. Я хочу так же рваться назад в Минск, как ты рвешься в Прагу. Я хочу, чтобы мне не было стыдно за мою страну, за мой народ, языка которого я толком и не знаю. Я хочу, чтобы на обложке моего паспорта была не нарисованная Лукой брюссельская капуста, а герб моей страны. Хочу, чтобы немецкие и прочие пограничники не оттопыривали презрительно нижнюю губу, увидев мой документ, а хотя бы улыбались, пускай и дежурно. Я хочу для своего ребенка совсем не того, что я вижу там вокруг себя… Вот чего я хочу. Ну как? Нравится?