— Пьете? — брякнула я. Хотя сама видела, что пьют. И пьют, сволочи, без меня.
— Штрафную Леле! — обрадовалась Ксюша и ткнула Петюню в бок.
— Сделаем, — степенно молвил «мачо» и набулькал мне в пластиковую емкость граммов эдак 150. Я быстро осушила предложенный стаканчик. Заела «завядшей» сосиской. Посидела немного, не вслушиваясь в треп сотрапезников. И вновь вернулась мыслями на поляну. Ну кто же, так его растак, замыслил такое черное дело? Да ведь Антошку обидеть все равно, что дитятку малого. Симаков, конечно, бабник, сплетник, «тухлый рисовщик», но на редкость бесхитростный и безобидный человек.
— Ребята, а почему, как вы думаете, с Антошкой произошло несчастье, а? — промямлила я, заедая сосиску ржаным хлебом.
— Ясно почему, — уверенно молвил добрый молодец Петюня. — Гонял, как бешеный, вот и догонялся. Ладно еще удачно хлобыснулся. Мог бы и шею сломать.
— Ага, — поддакнул Витя. — Любил он повыпендриваться перед девчонками.
— А у него враги были?
— У Антошки? — удивленно переспросил Витя. — У Симакова? Ты че, Леля? Трепач он был, конечно. И баб дюже любил, да все это ерунда…
— Не скажи, — встряла Ксюша. — Вот мой бы Педик, узнай, что меня кто-то «заохотил» так бы дал…
— Да Симаков дальше похлопываний по пятой точке никогда не заходил, — хохотнул Петюня. — У него на прелюбодеяния средств не хватало. Жена, та еще грымза, всю получку отбирала. А вас ведь вином поить надо, шоколадки дарить всякие.
— Шоколадки?! — фыркнула Ксюня, которая подарок, дешевле 300 баксов считала оскорбление.
— А кто бы выиграл от его смерти? — опять затянула я старую песню.
— Никто, — в один голос ответили мужики. Потом Витя подумал и, хихикнув, произнес:
— Разве что Петюня.
— Я? — разинул свой большой рот мнимый злоумышленник.
— А кто вместо него будет лыжи принимать? Не я же. Ты теперь И.О. Антошки Симакова.
— Тоже мне выгода, — буркнул Петя. — Вместо того, чтобы на дискотеке танцевать, бедный Петро будет протирать лыжи, сортировать палки, списывать сломанные пары.
— И даже с нами не потанцуешь? — нежно промурлыкала Сонька — она в средней стадии опьянения становилась жутко кокетливой.
— Почему же. Обязательно, — горячо возразил порозовевший от удовольствия Петя. — Но попозже.
Сонька удовлетворенно улыбнулась, взмахнула ресницами, закусила мизинчик зубками и совсем не уместно гаркнула:
— Наливай!
Ей налили, она опасливо покосилась на меня (отберу стакан или не успею?) и быстро выпила. Потом разлеглась, довольная, на Петькиной кровати и замурлыкала себе под нос какую-то томную мелодию.
— Сонечка, может, уединимся? — зашептал Петюня, ужиком подлезаю под Сонькин бок.