И лишь Лудицкий резко выделялся из общего ряда. Настолько, что Кабанов даже не пытался поставить его в общий строй. Вместо этого бывшему депутату было предложено на выбор: или небольшая сумма денег и полная свобода, или должность берегового слуги Командора.
И хоть роль слуги собственного подчиненного содержала определенное издевательство, Лудицкий предпочел ее.
— Блин! Я не о том, — по некотором размышлении отозвался Валера. — Понимаю: никуда нам не деться, но не лежит у меня душа. Короче, не знаю...
Он потянулся за лежавшей на столе трубкой и принялся ее старательно набивать. Пальцы подрагивали, но не от волнения — от усталости. А вот в глазах сквозь ту же усталость пробилось что-то жалкое, как у собаки.
Флейшман терпеливо ждал. Он чувствовал, что штурман хочет высказаться, но не торопил, не желая влезать в чужую душу без спроса.
— Понимаешь, Юра, по-моему, это все равно... — Ярцев наконец-то справился с трубкой и почти скрылся в клубах дыма.
— Что — все равно? — Флейшман разлил вновь. — Нет, давай прежде выпьем.
— Ну и гадость! — констатировал Валера. — А все равно — это все равно. Ведь, как ни крути, блин, мы давно покойники. Для родных, для близких, для всего нашего времени. Этот век давно прошел, Юра. Понимаешь: прошел. Нет его больше. Значит, и нас нет. Просто одни погибли сразу, а мы с тобою остались ни живыми, ни мертвыми. Призраки минувшего... Тьфу! Грядущего.
— Интересная мысль, — проговорил Флейшман, закуривая, и вдруг спросил: — Слушай, а призраки — существа нематериальные?
— Наверное. — Ярцев едва пожал плечами.
Сил на более энергичное движение у него не оставалось.
— Тогда какого черта у меня руки-ноги болят?
— Да ну тебя! — Несмотря на свою меланхолию, Ярцев не смог сдержать улыбку.
— Это не меня. Это твои рассуждения никуда не годятся, — поправил его Юра. — Не семнадцатый век давно прошел, а двадцать первый еще не наступил, и наступит не скоро. Через триста с лишним лет. А мы с тобою — живее всех живых, чему порукою усталость и это пойло, которое тут пьют вместо коньяка. Просто декорации чуть-чуть поменялись. Вводная, как сказал бы Командор. Ну и что с того? Живут тут люди. Значит, и мы можем жить.
— Жили мы там, а здесь... — Ярцев замолк, пытаясь подобрать соответствующее слово.
— Ерунда, — отмахнулся Флейшман. — Там ты был штурманом, здесь — тоже. Так что же изменилось? Возьми Ширяева. У него свое дело было, а он аж светится от счастья.
— Дело — ерунда. Семья, ядрен батон, с ним, так чего ему не радоваться? У тебя тоже есть Ленка. Про Командора я не говорю, — вздохнул Валера.