— Я был у наших женщин, — наконец ответил Лудицкий. — Это вас Кабанов устроил с максимальным комфортом, одних, а остальных поместил всех вместе.
— Об остальных женщинах должны беспокоиться остальные мужчины, — мягко произнесла Наташа. — Сережа и так делает все возможное. Но он же один.
Ей самой было несколько неловко от сознания своего особого положения. Но на этом особенно настаивал Кабанов, считающий, что его женщины должны быть устроены лучше всех.
Впрочем, понятие комфорта относительно. В своем времени Наташа и Юля жили намного хуже всех остальных уцелевших пассажирок, но даже у них в квартирах были все положенные удобства. Газ, свет, холодная и горячая вода, канализация... Здесь же их так называемое отдельное жилище представляло собой небольшой домик с погребом, колодцем и нужником во дворе. Одна большая общая комната и три поменьше, одну из которых занимала жена Ширяева с ребенком, кухня с примитивным очагом да чуланчик для прислуги — вот и все.
По сравнению с обычной городской квартирой начала двадцать первого века — пристанище бомжей. Если же вспомнить тюрьму на Ямайке или мало чем уступающий тюрьме кубрик на той, захваченной первой бригантине, то можно было считать это хоромами. Тем более что на всех остальных женщин, тех, которые еще не смогли найти новых спутников жизни, приходился один общий дом, несколько побольше этого, однако сколько в нем сейчас жило человек!
Понятно, что женщины завидовали бывшим стюардессам, кое-кто — черной завистью, да только что возразишь?
Мужья погибли, вокруг чужой мир, и последняя надежда — Кабанов, он же Командор. Другой на его месте бросил бы случайных попутчиц как ненужную обузу, а он продолжает возиться, старается обеспечить, насколько возможно, сносные условия существования.
Ругать Командора женщины не могли. Разве что втихомолку обсуждали его уровень нравственности и вкус. Но когда в женском коллективе обходилось без этого?
— Вы, кажется, Петр Ильич, тоже живете отдельно? Да еще в отличие от остальных мужчин не рискуете своей жизнью, добывая пропитание? — Вышедшая на звук голосов жена Ширяева совковыми комплексами вины не страдала.
— Я не какой-нибудь пират. Я честный человек! — Лудицкий хотел произнести это гордо, а вышло жалко и глупо.
— Значит, пользоваться добычей пиратов — это честно, а ходить за нею в море — нет? — едва не вспылила Вика.
Если что и несколько удержало женщину, так это жалкий взгляд депутата. Всё равно что беззащитную собачонку пнуть.
— Пока никто ничего не добыл, — как можно мягче произнес Петр Ильич. — Может, их самих добыли.