– Ушел, – констатировал старший группы, остановившей вишневый 'Москвич'. – Плохо.
Он повернулся к женщине, по-прежнему стоявшей возле машины, и спросил, сильнее обычного коверкая русские слова:
– Кто это был?
– Проводник, – устало отозвалась та. – Местный егерь. Живет на каком-то кордоне в лесу. Его надо догнать.
– Я знаю этот кордон, – сказал другой пограничник и быстро заговорил по-латышски. Остальные четверо внимательно выслушали его и, согласно кивнув, разошлись. Двое направились к 'Москвичу', а трое исчезли в темноте. Через минуту там зажглись фары и с ревом завелся двигатель.
– Садись в машину, – сказал женщине пограничник. – Поехали к твоему проводнику.
Латыш, сказавший, что знает дорогу к кордону, сел за руль, развернул машину и поехал через лес в обратном направлении.
До рассвета оставалось еще несколько часов – вполне достаточно для того, что они собирались сделать.
Илларион Забродов, вооруженный острым шилом и мотком прочной просмоленной дратвы, восседал верхом на некрашенной деревянной лавке и чинил ботинок. Вчера, поддавшись на уговоры не в меру гостеприимного хозяина, он позволил напоить себя самогоном с самого утра. Это называлось 'поправить голову' и было бы еще ничего, не отправься они после этого на охоту. Голова егеря оказалась поправленной весьма основательно. Пройдя километра два, он вдруг завалился на бок под елкой и во всеуслышание объявил, что желает вздремнуть. Илларион решил не оставлять его одного и, нагрузившись двумя ружьями и бесчувственным телом своего хозяина и проводника, двинулся в обратный путь. Дело осложнялось тем, что старенькая 'тулка' егеря была без ремня, а у Иллариона не было третьей руки.
Проклятое ружье довело его до тихого исступления.
И вот в этом состоянии он зацепился носком ботинка за какой-то корень, растянулся плашмя, ободрал щеку и порвал ботинок.
Илларион усмехнулся и дотронулся до царапины на щеке. В принципе, вот так плыть по течению, временно целиком погружаясь в жизнь другого человека, во всем отличного от тебя, было даже интересно.
Вот только самогона бы поменьше.
Тусклый огонек керосиновой лампы вдруг начал мигать и приплясывать, явно собираясь погаснуть.
Илларион поднялся и поправил фитиль, отметив между делом, что время уже позднее, а хозяин куда-то запропастился.
Потуже затянув последний стежок, Илларион обулся и на пробу притопнул ногой. Ботинок был в полном порядке. Забродов привалился спиной к бревенчатой стене, до блеска отполированной множеством других спин, закурил и стал прислушиваться к тому, как где-то снаружи поют сверчки. Ночь выдалась абсолютно безветренная. Где-то прокричала вылетевшая на охоту ночная птица, в сарае всхрапнула и ударила копытом потревоженная лошадь, а в будке завозился, гремя цепью, бестолковый, но очень дружелюбный кобель Мамай.