– Ти-хо!!! – рявкнул Бекешин так, что у самого зазвенело в ушах. – Тихо, ты, – уже спокойнее добавил он. – Еще что-нибудь этот псих говорил?
– Нет.., то есть да. Скажите, говорит, Бекешину, что прибыл лейтенант Фил.
Бекешин вздрогнул и, больше не слушая Степанихина, медленно положил телефонную трубку на рычаги.
Юрий вышел из ванной, кутаясь в махровый халат хозяина, который был ему коротковат. Сидевший в кресле перед телевизором Бекешин сразу же положил на место телефонную трубку и торопливо поднялся ему навстречу.
– Хорошо, черт подери, – сказал Филатов, энергично растирая голову полотенцем. – Сто лет не мылся по-человечески… Слушай, я у тебя там совсем запутался. В какой, говоришь, банке антисептик?
– В бело-голубом баллончике с красным крестом, – ответил Бекешин. – Это, собственно, аэрозоль…
– А, – перебил его Юрий, – вон что… А то я схватил банку с каким-то кремом, а на нем почему-то баба нарисована… Ты ведь говорил, что не женат?
– Потому и крем в ванной, что не женат, – ответил Бекешин. – Помогает дамам.., э.., расслабиться, в общем. Ну, возбуждает, что ли…
– Ага, – понимающе сказал Филатов, – ясно… Только зачем на это деньги тратить? Мазал бы их горчицей. Всю ночь бы скакали, как живые.
Бекешин удивленно посмотрел на него и только тут заметил, что глаза у лейтенанта Фила смеются. “Юморист, – подумал Бекешин с тоской. – Тарапунька, блин, он же Штепсель… Разговоры про крем – это все очень мило, но ведь этим дело наверняка не ограничится”.
"Только не здесь, – подумал он, обводя взглядом свою выдержанную в белых тонах гостиную. – В нем ведь столько крови… Всю мебель придется менять, все ковры. И вообще, пускай старый козел сам думает, как с ним быть. Сам эту кашу заварил, сам пускай и расхлебывает”.
– Ладно, – сказал Филатов, – хрен с ним, с твоим аэрозолем. Вот дней пять назад он бы мне очень пригодился, а теперь и так сойдет.
– Я так и не понял, что с тобой приключилось, – сказал Бекешин, старательно имитируя интерес, которого на самом деле не испытывал. Единственным, что он сейчас чувствовал, было тоскливое томление духа, как если бы вокруг была не его белоснежная гостиная, а одиночка с бетонными стенами и зарешеченным окном – каменный мешок, камера смертников…
– А я и сам, если хочешь знать, ни хрена не понял, – ответил Филатов, беря с журнального столика пачку сигарет. – “Давидофф…” – прочел он. – Ишь ты! Крутой какой Давыдов выискался… В общем, жарили меня, Гошка. Два раза жарили, да так и не зажарили, как видишь. И, что самое обидное, так мне и не удалось хоть кому-нибудь за это в морду дать, Только найду подходящее рыло, глядь – а оно уже мертвое. Прямо мистика какая-то! Сроду со мной такого не было, чтобы меня лупили почем зря, а я бы сдачи дать не мог.