"Вот, – подумал Юрий. – Вот же оно! Следствие. Ток высокого напряжения не возникает сам по себе, его нужно включить, а это означает, что был некто, кто повернул рубильник, или передвинул рычаг, или что там у них полагается делать в таких случаях. Этот некто либо идиот, либо маньяк-убийца, но так или иначе его необходимо задержать. Вряд ли, конечно, он до сих пор сидит у распределительного щита, дожидаясь ареста, но чем раньше неразворотливые местные менты узнают о происшествии, тем больше будет у них шансов изловить эту сволочь”.
"Э, – подумал Юрий, – да ты ведь сам в это не веришь, приятель. Они не способны выловить таракана из собственной миски со щами, не говоря уже о человеке, который отважился на такое страшное дело. Но это их проблемы, а твое дело, дружок, поставить их в известность о происшествии и потихонечку подаваться восвояси – домой, к пенатам, где все, наверное, уже окончательно улеглось и забылось. Хватит с тебя таежной романтики, свежего воздуха, комаров и приключений… Хватит прятаться неизвестно от кого, и, между прочим, хватит валяться на спине под этой страшной виселицей. Не так уж сильно ты расшибся, так что нечего симулировать. Давай-ка полегонечку вставать и начинать шевелить нашей драгоценной задницей, которая в очередной раз уцелела только благодаря счастливой случайности”.
Он остался лежать неподвижно и даже снова прикрыл глаза, оставив лишь узенькие щелочки между веками, потому что услышал шаги. Кто-то грузно двигался поблизости, шурша жесткой колючей травой, скрипя гравием, невнятно бормоча и даже, кажется, вскрикивая. Юрий осторожно, по миллиметру, повернул голову налево и сквозь частую сетку ресниц увидел стоявшего к нему спиной бригадира Петровича. Петрович, задрав кудлатую голову с уже проклюнувшейся на покрытой спутанным жестким волосом потной макушке плешью, смотрел вверх, туда, где страшной виноградной гроздью висели мертвецы, и что-то бормотал, как умалишенный.
Юрий быстро и бесшумно сел, а потом стремительно и плавно вскочил на ноги. Боли и тошнотной слабости во всем теле как не бывало. Точнее, они, конечно же, никуда не делись, но теперь Юрий привычно не обращал на них внимания, потому что перед ним была цель – был, черт подери, реальный видимый противник. Филатова охватила жестокая радость. Вот же он, мерзавец, стоит и озирает дело своих рук! То есть не своих, конечно, из вагончика напряжение не включишь, но ведь неспроста его потянуло заполнять свой вонючий табель именно сейчас! Ведь он же шестерка, стукач, причем стукач педантичный – табель заполняет по вечерам и ни за какие уговоры, ни за какие бутылки, ни за какие, так их и не так, деньги не поставит в этот самый табель “восьмерку”, пока человек не отпашет рабочий день от звонка до звонка – все восемь часов, минута в минуту. Надо отдать ему должное: сам он в течение рабочего дня на землю почти не спускается, торчит на верхотуре и вкалывает лучше, чем все его обезьяны, вместе взятые. Тем более странно, что сегодня его потянуло на бумажную работу сразу после обеда – именно сегодня и именно после обеда. Значит, был в курсе, знал, чего ждать, и предусмотрительно пересидел весь этот, с позволения сказать, катаклизм в уютном вагончике. А раз так, то ему наверняка известно, кто и зачем все это устроил. А раз знает, значит, скажет – уж в этом-то Юрий не сомневался ни секунды, потому что знал, как заставить Петровича быть разговорчивым.